Плохой мальчик - Денис Драгунский

Потом он получил смс: «фон дидериц умер позвоню через 40 дн.».

Через три недели после похорон мужа она познакомилась с аргентинским актером и улетела с ним в Буэнос-Айрес.

– Как дела? Давно ты мне не звонил, – сказал Савельев.

– Да как-то не пойми как, – сказал Мишин. – Вот я женился тут.

– Ну, поздравляю! – сказал Савельев.

– Да не с чем так особенно, – сказал Мишин.

– А что так? – удивился Савельев.

– Она злая и некрасивая, – признался Мишин.

– Что ж ты женился тогда?

– Да вот получилось. Какое-то, понимаешь, влеченье, род недуга.

– Ха, – сказал Савельев. – А раз так, зачем жалуешься?

– Я не жалуюсь, а правду говорю, – сказал Мишин. – Зачем мне от друга скрывать? Тем более что я уже развелся.

– Ну, поздравляю! – сказал Савельев. – Теперь-то можно поздравить?

– Нельзя, – сказал Мишин.

– Почему?

– Потому что я без нее скучаю. Слушай, Савельич, я тебе зачем звоню. Ты приезжай ко мне, посидим, выпьем. У меня виски есть. Сингл Малт, двенадцать лет выдержки, название не прочитаешь. С лосем на этикетке. Литровая бутыль. Бывшая жена подарила. Прямо вот сейчас приезжай.

– Сейчас не могу, – огорчился Савельев. – У меня сегодня свадьба, я женюсь, я тебе просто не успел сказать.

– Ну, поздравляю! – сказал Мишин.

– Да так не с чем особенно, если честно, – сказал Савельев.

– Да ну? – удивился Мишин.

– Понимаешь, есть проблемы. С характером. Ну и внешние данные тоже.

– Ха! – засмеялся Мишин. – А может, это одна и та же?

– Ты что? – испугался Савельев.

– А то! Может, мы теперь почти что родственники! – обрадовался Мишин.

– Я у нее в паспорте погляжу, – сказал Савельев, подумавши чуть-чуть. – Если там твоя фамилия, всё! Этой свадьбе не бывать! Приеду к тебе виски пить.

– Не выйдет, – сказал Мишин. – С паспортом не выйдет. Мы с ней жили в гражданском браке. Совместное хозяйство вели, но не расписывались. Правильно сделали, кстати. Раз, и разбежались.

– Да, брат, – протянул Савельев. – Огорчил ты меня. Тем более в такой день.

– Ну, ладно тебе! – сказал Мишин. – Что это мы с тобой, в самом деле. Да мало ли на свете злых и некрасивых баб?

– Нет, – сказал Савельев твердо. – Она одна такая.

– Да, – сказал Мишин и вздохнул. – Это верно.

Дорогой С.!

Спасибо Вам за одолженные две тысячи рублей, они мне очень пригодились. Но я их не отдам, простите. Или прости? Мы всегда были на «вы», кроме одного вечера в Яропольце, помнишь? Двадцать два года назад. Конференция, банкет, все перепились, и я затащила тебя в свой номер. Ты, конечно, подумал – пьяная разгульная бабенка, а я любила тебя, и это была лучшая ночь в моей жизни. Моя жизнь протекла отдельно от любви, в жизни была работа и много всякого, а в любви был только ты. Я боялась после той ночи, что ты начнешь меня использовать. По работе, например, или в трудную минуту будешь искать у меня утешение и быструю постель. Но вышло еще хуже. Ты мне даже глазами не показал наутро и вообще потом, что ты помнишь нашу ночь. Может быть, ты на самом деле забыл?

Я не отдам тебе долг, потому что не с чего. Пенсии едва хватает на квартплату и самую простую еду, не говоря о лекарствах. Я совсем одна, никого нет. Я продавала все, что было в доме, за что могли дать хоть десять рублей. Остались книги, никому не нужные советские романы, позавчера я стояла с ними у метро, никто не взял, и я их принесла назад.

А вчера я бродила вокруг нашего института и увидела тебя. Спасибо, что ты меня узнал, спасибо, что так легко одолжил мне две тысячи рублей.

Мне просто захотелось поесть. Досыта и вкусно, первый раз за много лет. Сегодня рано утром я пошла в магазин, купила хороший кусок мягкого мяса, настоящую вырезку. Еще купила всяких овощей, и зелень, и молодую картошку, немного, и три мандарина, и одну грушу, и батон свежего темного хлеба, и кусочек голубого сыра на десерт, и пирожное в прозрачной коробочке на сладкое, и баночку сметаны для салата, и сливочное масло для жарки, и пачку хорошего черного чая, и сахару тоже, и еще осталось рублей пятьсот, и я, пропадай все на свете, купила бутылку красного французского вина за четыреста тридцать. Безумие, конечно, но напоследок можно.

Я приготовила настоящий праздничный ужин, накрыла на стол и медленно ела, вспоминая тебя и наслаждаясь тобою. Это сочное, упругое, вкуснейшее, тающее во рту мясо – это был ты, и острый ароматный сыр был ты, и сладкие ягоды на пирожном были твоей сладостью, и красный сок вина был тобою; я как будто причащалась твоей плотью и кровью, и ты входил в меня, заполнял меня собою и впитывался в меня изнутри, и это было почти так же, как в ту ночь на конференции в Яропольце.

Спасибо тебе, любимый.

Вот я вымыла посуду и снесла остатки кошкам во двор.

Мне пора. Мне завтра семьдесят. Тебе еще нет пятидесяти.

Я буду ждать тебя. Но только не торопись. М.

Дописав письмо, она подошла к окну. Раскрыла узкую боковую створку, посмотрела вниз. Девятый этаж. Она поставила ногу на подоконник.

Зазвонил телефон.

В восемьдесят пятом году я вдруг решил бросить курить.

Бросил. Но продержался недели полторы.

В те самые дни я оформлялся в Болгарию.

Проводился там советско-болгарский семинар по драматургии. Меня туда записали, потому что в Софии как раз ставилась моя пьеса.

Итак, оформлялся я в Болгарию. То есть ходил по разным инстанциям, собирал подписи на характеристику, потом в райком на выездную комиссию и все такое.

Со мной вместе оформлялся еще один драматург. Старше меня лет на десять или даже больше. Тихий такой человек. Худой и прокуренный. Мы с ним вместе ходили по этим инстанциям. И все время выходили покурить.

И вот я возьми да и брось курить. Резко. Вчера курил, а сегодня – все, завязано.

Он мне говорит:

– Пойдем покурим.

– Да нет, я не курю.

– Как это? – говорит он. – Ты что?

– А что тут такого? – говорю. – Я некурящий.

Он вдруг как закричит:

– Что ты из меня дурака делаешь? Ты же вчера со мной курил вот на этом крылечке! Хочешь сказать, что я совсем уже псих?

– Не волнуйся, – говорю, – успокойся, при чем тут псих. Ну, спутал меня с кем-то, бывает. Мы ж с тобой только три дня знакомы. А я никогда не курил, вот поверишь ли, даже не пробовал ни разу.