Фестиваль для южного города - Чингиз Абдуллаев

– Не закончится. Но послезавтра я к вам прилечу. Хотя попонедельникам самолеты «Люфтганзы» не летают. Значит, во вторник.

– Через два дня?

– Да. Ровно через два дня. Утром во вторник. Я прилечу вРим, какие бы срочные дела на меня ни пытались взвалить.

– Не загадывай заранее, у тебя всегда срочные превращаются вочень срочные, а важные – в сверхважные.

– Нет. На этот раз точно прилечу. Уже заказал билет, –соврал он, сказав эти слова менее убедительным тоном, и она сразупочувствовала, что он солгал. Может быть, у него чуть дрогнул голос, может,изменился тембр. Но она почувствовала. И он почувствовал, что сказал последнююфразу неубедительно. И сразу понял, что она тоже прочувствовала эту интонацию.Не задумываясь ни секунды, он быстро добавил.

– Я еще не взял билет, но завтра я его обязательновыкуплю, – убежденно произнес Дронго и только потом понял, что сновасоврал. Завтра будет воскресенье, и касса в этот день не работает.

– Поразительно, как ты чувствуешь людей, – вздохнулаДжил, – я ведь ничего не спросила.

– По твоему участившемуся дыханию я понял, что ты не приняламоей последней фразы.

– Нет. Просто ты сказал ее немного другим голосом. Когдалюбишь человека, начинаешь чувствовать даже тембр его голоса. Я ведь сразу могупонять по голосу, как чувствуют себя дети. Даже если они молчат и сидят ко мнеспиной. А ты сразу чувствуешь состояние любого собеседника. Кажется, это протебя однажды сказал Эдгар, что ты можешь разговорить памятник. Нет, не так. Онсказал – ты можешь разговорить и услышать даже памятник.

– У меня такая особенная профессия. Если я перестанупонимать людей, мне нужно будет выходить на пенсию.

– Значит, ты еще в форме, – весело сказала Джил.

– Я обязательно прилечу во вторник утром, – сноватвердо сказал он, – можешь не сомневаться.

– А я не сомневаюсь. Просто каждый раз, когда ты сноваулетаешь, мне становится страшно, что я не успела сказать тебе чего-то самоговажного, самого главного.

Дронго нахмурился. Она говорила ему об этом уже не в первыйраз. Он не знал, как реагировать на подобные признания. Обнаженность чувстввсегда очень опасна. Ведь невольно приходится доверять другому человеку гораздобольше, чем в обычных условиях, а это всегда чревато разочарованиями и обидой.И дело не только в том, что предают только свои. Человек, которому ты доверяешь,может сделать ошибку, допустить оплошность, даже в силу самых лучших побужденийсовершить неверный шаг. Он помнил об этом всегда. И хотя Джил была, пожалуй,единственным исключением на этой земле, он старался не подставлять даже ее.

– Я прилечу, – в третий раз произнес он как клятву,перед тем как проститься.

Положил телефон на стол. Неожиданно вспомнил про Саду Анвари усмехнулся. Такие чувства этой боснийской красавице просто недоступны. А онтоже хорош. Если бы сегодня она не брала интервью у Мовсани, то навернякаоказалась бы в его постели. Как стыдно. «Мы все, мужчины, немногоскоты», – разочарованно подумал Дронго. Он мог поклясться, что никогда вжизни не изменял своей супруге, и вместе с тем физически уже успел пообщаться сдесятком различных женщин. И хотя он сам ни разу даже не подумал о том, чтоможно поменять любую из них или всех вместе взятых на Джил, он сознавал, чтоего точка зрения порочна и несовершенна. Можно сколько угодно успокаивать себятем, что все мужчины по природе своей не могут принадлежать одной женщине, нона самом деле это всего лишь развращенность души, привычка к подобномувремяпровождению и особенности темперамента. Он был убежден, что Джил никогдабы не позволила себе даже подумать о другом мужчине. Несмотря на свои длительныеотлучки, он был в этом абсолютно убежден. Иногда он думал, как бы поступил,узнай о том, что она нашла другого мужчину. Наверно, спокойно ушел бы, не ставничего выяснять. Но он был уверен, что подобного конфликта в его жизни никогдане случится. Допуская собственные физические измены, он не допускал и мысли оподобном поведении своей супруги.

– Вот так мы и живем, – негромко произнесДронго, – обманываем самых близких, лжем по пустякам и в главном, изменяемим и себе. Вот так мы и живем, – повторил он.

И в этот момент раздался телефонный звонок. Он вздрогнул.Это был не городской телефон, а его мобильный, номер которого знали оченьнемногие люди. Поэтому он с опаской посмотрел на телефон и взял его, чтобыответить.

– Добрый вечер, – услышал он знакомый голос исразу успокоился. Это был Эдгар Вейдеманис.

– Здравствуй, как у тебя дела?

– Я все проверил, – коротко сообщил Эдгар, – хотявсе трое названных тобою журналистов не относятся к журналистской элите. Ивообще непонятно к кому относятся.

– Уже интересно. Просмотрел их статьи?

– Некоторые из них я выбрал и послал тебе на электронныйадрес. Можешь сам почитать. Я выбирал статьи, которые были в переводе наанглийский. Но на турецком языке я читать не умею, если захочешь, то сампосмотри. А вот немецкие статьи Зегера я прочитал.

– Ну и какое впечатление?

– Радикальный анархист с каким-то мрачным уклоном. Убежден,что европейская цивилизация доживает свой век и скоро погибнет. Очень резкокритикует правительство Меркель. Особенно за поддержку американского курса. Онпротив единой валюты и единой Европы, все время ругает чиновников из Брюсселя.Такой тип журналистского хулигана. Непонятно, почему его пригласили в Баку накинофестиваль. В Берлине он писал о фестивале, но в основном о политической подоплекевсех фильмов, представленных на последнем Берлинском фестивале. Ты ведь знаешь,что из всех кинофестивалей Берлинский самый политизированный.

– Раньше он был на стороне зеленых, а когда Йошка Фишер сталвице-канцлером и министром иностранных дел, перешел к леворадикалам, –сообщил Дронго.

– Это сразу чувствуется по его статьям. Раньше он ещепытался себя сдерживать, хотя я не нашел его статей двадцатилетней давности.Наверно, тогда писал под псевдонимом.

– Что дальше?

– Этот турок настоящий графоман. Я прочитал несколькопереводов его статей на английском и немецком. Глупые рассуждения, общие фразы,повторяющиеся сентенции. Ничего особенного. Таких журналистов в любой зауряднойгазете сколько угодно. Во всяком случае, ничего особенного я не нашел. Может,он чей-то родственник или знакомый и поэтому его держат в этой известнойтурецкой газете. Или удачно женился. У турков практикуется такой способкарьеры.

– Он сейчас практикуется у всех «цивилизованныхнародов», – пошутил Дронго.

– Значит, его взяли в газету по протекции. Очень примитивныйстиль и никаких особенностей мысли. Во всяком случае, так видно из переводов.Возможно, он по-турецки пишет гениально, мне трудно судить. Можешь сам оценить,я послал тебе и его статьи в оригинале.