Трактир "Ямайка" - Дафна дю Морье

Что за странный Сочельник, размышляла Мэри, шагая через Восточную пустошь. Ястребиная вершина служила ей ориентиром, а холмы откатывались назад по обе стороны. В прошлом году она в это время стояла на коленях в церкви рядом с матерью и молилась о том, чтобы здоровье, и сила, и смелость были ниспосланы им обеим. Мэри молилась о душевном покое и безопасности; она просила, чтобы Господь подольше сохранил для нее мать и чтобы их ферма процветала. В ответ пришли болезнь, нищета и смерть. Теперь Мэри одна; она опутана сетями жестокости и преступления, живет под кровом, который ненавидит, среди людей, которых презирает; она идет через бесплодную, недружелюбную пустошь на встречу с конокрадом и человекоубийцей. В это Рождество она не станет молиться Богу.

Мэри ждала Джема на возвышенности у Тростникового брода и издали увидела направляющуюся к ней маленькую кавалькаду: пони, крытую двуколку и двух лошадей, привязанных сзади. Возница в знак приветствия поднял кнут. Мэри почувствовала, как краска бросилась ей в лицо и тут же схлынула. Эта слабость причиняла девушке мучения; о, если бы она была осязаемой и живой! Тогда Мэри могла бы вырвать ее и растоптать. Она засунула руки под шаль и ждала, нахмурив лоб. Джем свистнул, подъехав к ней, и бросил к ее ногам маленький сверток.

— С наступающим! — сказал он. — Вчера у меня в кармане лежала серебряная монета и прожгла там дырку. Это новый платок для вашей головки, мисс.

Мэри собиралась при встрече быть сдержанной и молчаливой, но такое вступление сделало ее намерение трудновыполнимым.

— Вы очень добры, — сказала она. — Но, право, ни к чему было так тратиться.

— Ерунда. Я привык, — отозвался Джем, окинув ее с головы до ног этим своим холодным, наглым взглядом и насвистывая что-то невнятное. — А вы рано пришли, — продолжал он. — Боялись, что я уеду без вас?

Мэри забралась в повозку рядом с ним и взяла в руки вожжи.

— Как приятно снова управлять лошадьми, — сказала она, проигнорировав его замечание. — Мы с матерью раз в неделю ездили в Хелстон по базарным дням. Кажется, все это было так давно. У меня сердце болит, когда я об этом думаю; как мы с мамой смеялись вместе, даже когда времена были тяжелые. Вам этого, конечно, не понять. Вам никогда ни до чего не было дела, кроме себя самого.

Джем скрестил руки на груди и смотрел, как девушка правит.

— Этот пони может пересечь пустошь с завязанными глазами, — заметил он. — Дайте же ему волю. Он ни разу в жизни не споткнулся. Вот так-то лучше. Помните, он за вас отвечает, и смело можете ему это предоставить. Что вы сказали?

Мэри спокойно держала вожжи и смотрела на дорогу впереди себя.

— Ничего особенного, — ответила она. — В некотором роде я говорила сама с собой. Значит, вы собираетесь продать на ярмарке двух пони?

— И извлечь при этом двойную выгоду, Мэри Йеллан, и вы получите новое платье, если поможете мне. Не улыбайтесь и не пожимайте плечами. Ненавижу неблагодарность. Да что с вами сегодня? Ваш румянец исчез, и в глазах нет блеска. Вам не по себе, или у вас живот болит?

— Я не выходила из дома с тех пор, как видела вас в последний раз, — сказала Мэри. — Я оставалась у себя в комнате наедине со своими мыслями. А это невеселая компания. Я стала намного старше, чем была четыре дня назад.

— Жаль, что вы плохо выглядите, — продолжал Джем. — Я воображал, как прискачу в Лонстон с хорошенькой девушкой, а парни будут смотреть на нас и подмигивать. Вы сегодня скучная. Не лгите мне, Мэри. Я не так слеп, как вы думаете. Что случилось в трактире «Ямайка»?

— Ничего особенного, — сказала она. — Тетя топчется на кухне, а дядя сидит за столом, обхватив голову руками, и перед ним стоит бутылка бренди. Только я сама переменилась.

— У вас больше не было посетителей?

— Насколько я знаю, нет. Через двор никто не проходил.

— У вас губы поджаты и круги под глазами. Вы устали. Я однажды видел женщину, которая выглядела так же, но на то была причина. Ее муж вернулся к ней в Плимут после четырех лет, проведенных в море. Вы не можете сослаться на это. Вы случайно обо мне не думали?

— Да, я подумала о вас однажды, — ответила Мэри. — Я думала, кого повесят раньше — вас или вашего брата. Насколько я понимаю, разница невелика.

— Если Джосса повесят, он будет сам виноват, — сказал Джем. — Уж если кто и сует сам голову в петлю, так это он. Мой братец изо всех сил спешит навстречу беде. Если она его настигнет — и поделом, и тогда никакая бутылка бренди его не спасет. Он закачается трезвый.

Они ехали молча; Джем играл с кнутом, а Мэри чувствовала рядом его руки. Краешком глаза она взглянула на них и увидела, что они длинные и тонкие; в них были та же сила и та же грация, что и в руках его брата. Эти руки привлекали ее; те, другие, отталкивали. Впервые Мэри поняла, что отвратительное и привлекательное существуют бок о бок; что грань между ними очень тонкая. Мысль была неприятная, и девушка постаралась избавиться от нее. А что, если бы рядом с нею сидел Джосс, каким он был десять, двадцать лет назад? Мэри запрятала это сравнение в дальний угол своего мозга, испугавшись картины, которую оно нарисовало. Теперь она знала, почему ненавидит своего дядю.

Голос Джема ворвался в ее мысли.

— На что это вы смотрите? — спросил он. Мэри подняла взгляд.

— Я случайно заметила ваши руки, — коротко сказала она. — Они похожи на руки вашего брата. Долго мы еще будем ехать по пустоши? Вон там, вдалеке, разве не вьется большая дорога?

— Мы выедем на нее ниже и сократим путь на две-три мили. Так, значит, вы замечаете, какие у мужчины руки? Выходит, вы все-таки женщина, а не неоперившийся мальчишка с фермы. Может, все же расскажете мне, почему вы четыре дня молча просидели в своей комнате, или хотите, чтобы я сам догадался? Женщины любят быть таинственными.

— Никакой тайны тут нет. Во время нашей прошлой встречи вы спросили, знаю ли я, почему моя тетя похожа на ожившее привидение. Это ведь ваши слова, правда? Тогда я не знала, ну а теперь знаю, вот и все.

Джем посмотрел на девушку с любопытством, а потом снова стал насвистывать.

— Пьянство — забавная штука, — сказал он через пару минут. — Я однажды напился в Амстердаме, когда ходил в море. Помню, я услышал, как часы на колокольне пробили половину десятого вечера, и я сидел на полу, обнимая хорошенькую рыжую девушку. А дальше сразу было семь часов утра, и я очнулся, лежа в канаве, на спине, без сапог и без брюк. Хотел бы я знать, что я делал все эти десять часов. Я думал, думал, но, ей-богу, так и не вспомнил.

— Вам очень повезло, — сказала Мэри. — Ваш брат не так удачлив. Когда он напивается, он, наоборот, обретает память, вместо того чтобы ее потерять.

Пони замедлил шаг, и она стегнула его вожжами.

— Когда дядя один, он может говорить сам с собой, — продолжала Мэри, — это вряд ли подействует на стены трактира «Ямайка». Но на сей раз он был не один. Я оказалась там, когда он очнулся от своего оцепенения. И ему снились сны.