Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

Я молчал, а Жора, не замечая моего кричащего молчания, тем временем наполнял мой стакан.

– Бери, – сказал он.

Мы сделали по два-три глотка и стали доедать остатки ветчины.

– Слушай, – вдруг сказал он, – не лучше ли нам заняться этническим оружием, а? – Прекрасная перспектива!

Я даже перестал жевать ветчину.

– С чего бы это?

– Этническая чистка…

– Бред, – сказал я, – голый фашизм.

– Избирательность – прекрасная штука. Не обязательно уничтожать ненавистный этнос. Можно стрелять в любой геном… На выбор.

– Я представляю себе…

– Очень слабо, – сказал он, – это ведь господство над миром.

– Наполеоновские планы…

Жора не слушал меня.

– Если добиться того, чтобы гены слышали твое слово…

– Гаряев…

– При чем тут Гаряев?! Мы ведь умеем посильнее Гаряева. А телевизор и радио – наше оружие – теперь в каждом доме. Ты представляешь себе размах?! Плюс двадцать пятый кадр…

Когда-то, совсем недавно, Жора уже делал попытку обсудить со мной возможность применения этнических пуль, я уклонился, и вот он опять прицелился прямо в мой глаз.

Затем Жора встал, тщательно вытер пальцы обрывком газеты и, подойдя к вешалке, снял чье-то пальто.

– Ты куда? – спросил я.

– Подрыхну маленько…

Он подошел к дивану и, не раздеваясь, бросил на него свое большое вялое тело. Затем небрежно натянул на него синее драповое пальто и затих. Выспаться! Это была наша мечта. Я так и не спросил у него, замечал ли и он за собой слежку. А что если и он знал, что за мною следят? Но как можно?!. Зачем?!! Когда я убедился, что клеткам ничего не угрожает, и теперь они могут жить вечно, я тоже растянулся на какой-то кушетке. И тотчас уснул. Пусть следят…

Но нередко мою радость омрачали мысли об Азе и ее малыше: как они там? И тогда я звонил Юле: «Привет!».

Нам нужно было убедиться самим, способны ли мы продлить чью-либо жизнь (не мушек, конечно, не крыс и мышей, не слона и не какой-то там тли) хоть на час или день. Но этот час или день должен быть нашим. И этим «нашим» мы должны распоряжаться по своему усмотрению – сокращать и удлинять, мерить, резать, кроить. Вот мы и бились над этим часом, вот Жора и дергал меня за ниточку честолюбия: «зачем?!.». Мы понимали друг друга и без этого дурацкого «зачем?!.». Конечно, можно было бы идти традиционным путем, как все – размотать ДНК Брежнева, вырезать куски, хранящие информацию о болезнях, и заменить их «здоровыми». Нужно было это проделать с каждой «больной» клеткой всего организма. Как? Мы решили решить эту задачку с помощью наносом, этих вездесущих молекулярных инструментов, использование которых позволило бы провести прецизионный ремонт генетических поломок. Наносомы уже широко использовались в мире, Жорины ребята прекрасно освоили технологию их приготовления в нашей кухне, и мы были готовы сварить эту молекулярную кашу. И, конечно же, мы без сомнения жаждали присобачить к выхолощенному геному Брежнева куски геномов секвойи и черепахи, точно так, как мы это применили для нашего покровителя-монархиста и для многих других. Наша тактика себя оправдала, и мы не думали от нее отказываться. В случае удачи нас ждали успех, награды, слава, в случае неудачи – мы не знали бы, куда бежать, где прятаться и как жить дальше. Мы рисковали? Еще бы! Наши головы висели на волоске над черной пропастью жесточайшей расправы. И все же мы оправдывали этот риск будущей свободой. Да, шкуру, которую мы бы получили за час жизни Брежнева, мы достойно разделили бы между собой, всем бы досталось по хорошему куску, но главное – этот кусок сделал бы каждого из нас спокойным, добрым, сытым и свободным. И чуть-чуть счастливее! Ибо, что такое свобода, как не ощущение счастья? Работая с клетками Брежнева, меня так и подмывало высветить их в «Кирлиане», уточнить, так сказать, их святость.

Это не составляло большого труда, но до этого пока не доходили руки. А Юрка Маковецкий, в совершенстве овладевший методикой Кирлиана, вдруг стал лейтенантом пограничных войск. В самом центре Москвы!

– Кто такой Маковецкий?

– Да так…

Однажды Жора спросил меня в лоб:

– Слушай, тебе не кажется, что мы просто стучимся не в ту дверь?

Значит, сомнения терзали и Жору! Прошел месяц. Под вечер подъехал эсэс – наш генерал – и потребовал отчет.

– Вы сидите тут на сдобных хлебах, дуете пиво и жрете балык…

Мы молчали. Жора полулежал в своей излюбленной позе с ляжками на подлокотниках. Он даже век не поднял, когда тот вошел: курил свою трубку. Я тоже не спорил. Такой тон был в стиле поведения генерала, он понимал, что мы работаем, что называется, на износ, и мы знали, что в конце концов он произнесет свое крепкое кривое слово.

– Этот наш пердун будет жить или нет?

Вопрос был поставлен колом, и каждый из нас знал, что ответа здесь может быть только два: «да» или «нет». И мы продолжали молчать.

Эсэс не любил Брежнева, но эта его нелюбовь никого не интересовала. Была цель, были средства, надо было выполнять свой долг и взятые обязательства. Генерал налил себе коньяку и выпил.

– Что мне ему сказать? Вы же понимаете, что у него сотни шептунов, он никому не верит и мои уговоры подождать еще день или два ему до жопы…

Мы знали, чем весь этот разговор закончится, поэтому Жора взял на себя смелость сказать:

– Мы готовы…

Генерал на мгновенье умолк, рука его снова потянулась к бутылке.

– Нам необходимо следующее, – продолжил Жора и взял трубку в обе руки так, словно собрался вручать ее генералу как саблю. Я знал этот его жест – он принял решение.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Затем генерал произнес:

– Ну?..

– Первое, – сказал Жора и положил трубку на стол, – никто к нему с завтрашнего дня не должен прикасаться.

– К кому? – задал дурацкий вопрос генерал.

Жора выдержал паузу, снова взял трубку и сделал затяжку, медленно выпустил из себя облачко дыма и продолжал:

– Второе…

Я взял сигарету и тоже закурил.

– Второе, – повторил Жора, – его нужно усыпить, обездвижить, словом, выкрасть на пару дней, пока мы будем с ним возиться…

Было начало ноября, приближался всенародный праздник, и все, что требовал Жора от генерала, исполнить ему было сложно..

– Хорошо, – сказал в конце концов генерал, но если…

– Никаких «если», – оборвал его Жора, – теперь я генерал! Ты же…

Генерал умолк, перевел взгляд на Жору, секунду подумал, налил себе снова в стакан. А Жора оседлал своего боевого коня: ему нужно было пропитать генерала чувством его, генерала, огромной вины.