Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер

– Это бандиты, Лиз, бегите! Главное, не давайтесь им! И кричите!

Набросившись на профессора и Лиз, они разделились. Отец погнался за Лиз, схватил ее поперек талии, заголив бедра, и поволок в кабину грузовичка. Братья принялись валить Соколовича на песок.

– Сволочи, – хрипел Соколович. – Кричите, Лиз!

– Ну, что, подлюга, будешь теперь с девчонками гулять?!

Братья били его ногами в живот и по почкам, потом по очереди кулаками по голове. Золотые очки Соколовича слетели с переносицы. Он повернул голову туда, где остановился грузовичок перед нападением, но увидел только ржавое месиво камыша. В голове пульсировал только один слог: «Лиз-Лиз-Лиз». Лиз орала в кабине, придавленная отцом к виниловому сиденью. Поваленный на песок Соколович старался избежать прямых ударов по голове. Братья прижали его к земле, придавив руки коленями…

Очнувшись, Соколович пошевелил руками – заломлены ли за спину. Пересиливая адскую боль в позвоночнике, он вырвался из-под насевших на него братьев, обхватил каждого из них под горло лиловыми ладонями и повалил на песок, сшибая висками. Раздался звук падающих кирпичей. Вдавив скорчившиеся морды в песок, он так лежал несколько минут, вибрируя от крайнего напряжения всех оставшихся в нем сил, пока у братьев из ушей и ноздрей не хлынула кровь. Пока они не затрепетали у него в руках, словно приколотые к дощечке школьные лягушата перед вскрытием.

Поднявшись, Соколович прошел вперед почти вслепую, видя перед собой лишь стык моря и неба. Потом он почувствовал дикую слабость в ногах, зашатался и упал на отмели. Лиз затрепетала перед глазами, бирюзовые сережки крупным планом, столик в углу во французской булочной, ее удаляющиеся шаги на мокрой аллее Блэкмурского парка, потом сладкий туман воспоминаний. Он второпях одевался – накрахмаленная сорочка, запонки, подтяжки, платок. Он явно опаздывал на занятия. Он брился в солнечной парижской квартире на рю де Марроньер и дважды порезался. Выглядывая из окна и одеколонясь из отцовского флакона, Феликс Соколович думал о том, что у него опять сорвется голос, когда он окликнет Лизочку Вернакову на бульваре по пути в лицей.

Сонечка прислала мейл 12 апреля, как раз в День космонавтики, когда-то бурно отмечавшийся в совдепии. Мейл был предельно лаконичным: «Я переехала в Конн. Работа в сист. упр. Ост. при встр. С.М. (203) 347-2198».

Саймон позвонил Сонечке, и они условились увидеться через три дня. Он приехал к ней солнечным субботним утром. Сонечка жила в кондоминиуме, в благополучном, явно еврейском пригороде Хартфорда, столицы штата Коннектикут. Съехав с хайвея по пути к Сонечкиному дому, он миновал две синагоги. Группы ортодоксальных евреев шли на утреннюю службу. Женщины и девочки были одеты в длинные юбки, закрывавшие лодыжки. Мужчины в черных шляпах или кепках несли под мышками вышитые золотом подушки. Саймон ехал к Сонечке по этим улицам и невольно думал о жизни устойчивой и традиционной.

Он припарковал свою видавшую виды «тойоту» перед Сонечкиным кондоминиумом и направился к парадной двери. Истинно русская фамилия Сонечки, Миронова, казалась чужеродной в ожерелье типично еврейских: Гольдштейн, Рубин, Мазо. Он нажал на кнопку звонка и тотчас услышал ее голос, приглушенный и чуть хриплый, как будто доносившийся из-за океана.

– Сёма, это ты? (Саймон когда-то звался Семёном, и она по старинке назвала его русским уменьшительным.)

– Да, Сонечка, это я.

– Входи!

Саймон взбежал на третий этаж по каменной лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Сонечка ждала его, прислонив голову и левое плечо к полуоткрытой деревянной двери, которую она придерживала правой рукой. Она улыбалась, но улыбка ее была осторожно-опасливой. Длинные прямые пепельные волосы, как и прежде, падали на Сонечкины плечи, и тени вокруг век, и губная помада были того же, матово-кирпичного оттенка. В бежевой рифленой водолазке, черных брючках в обтяжку и замшевых лоуферах она выглядела вполне американкой – с той долей шика, которая выделяла бы ее из толпы молодых нью-йоркских профи. Но все же в Сонечке была какая-то невесомость, эфемерность, как будто бы сила притяжения не полностью приковывала к земле ее изящную фигуру.

Саймон и Сонечка обнялись и поцеловались. Волна ее душистых волос прокатилась по его щеке. Сонечкины пальцы пробежались по его позвоночнику, словно пальцы пианиста по клавишам.

– Ну вот, встретились, Сонечка. Сколько лет прошло? Восемь, девять?

– Что-то в этом роде. Проходи. Я сварила крепкий кофе.

Сонечка провела его через прихожую в гостиную, уставленную светлой мебелью из березы и тика, которая делала комнату просторной и воздушной. Белый кожаный диван и такое же кресло стояли около окна. Он увидел на низком журнальном столике кофейный сервиз, кобальтовый с золотом, и массивную, наполненную до краев пепельницу в форме камбалы.

Сонечка пошла на кухню, принесла термос-графин с кофе, и они уселись рядом на диване.

– Я все хочу о тебе знать, Сонечка.

– Все узнаешь, только подожди минутку! Я хочу тебе сказать, что читала твою статью в «New Criterion». Я тут как-то просматривала журналы в нашем книжном и увидела твое имя на обложке. Ну и, конечно, купила этот номер.

– Это со статьей о Феликсе Кроне, еврейском писателе из Праги?

– Ну да! Представляю, как все это непросто, Саймон Б. Финн! Сочинять на английском! Получать дипломы лучших университетов! Когда ты станешь знаменитым профессором, я раструблю всем и каждому, что знала тебя еще в твои нежные восемнадцать.

– Я не буду знаменитым профессором. Сейчас так плохо с работой в университетах, что дай Бог, чтобы я вообще получил профессорское место.

– Получишь обязательно. Ты всегда знал, чего хочешь от жизни. Такие, как ты, добиваются чего заслуживают.

В последней фразе прозвучала горечь, но Саймон знал, что это у Сонечки получилось непроизвольно.

Она положила кусок рассыпчатого черничного пирога на его тарелку.

– Испекла вчера вечером. Я начала снова готовить после того, как переехала сюда из Нью-Йорка. Знаешь, очень странно готовить для себя одной.

– Знаю, – сказал Саймон. – Я ведь сам себе готовлю с тех пор, как поступил в аспирантуру. Лучше расскажи мне, как ты оказалась в Америке? Что у вас там произошло?

– Не знаю, с чего и начать… – сказала Сонечка и закурила тонкую коричневую сигарету. – Ты слышал, наверное, от Мики Зайцева или еще от кого из нашей эстонской компании, как мы с Игорем поженились?

– Кое-что слышал, остальное домыслил. Ты лучше сама!

– Рассказать-то я расскажу, хотя и не надеюсь, что ты поймешь. Неудачники не по твоей части.

– Да нет, я все понимаю. Он служил в армии. Ты поехала его спасать. Это же классика!