Любовник №1, или Путешествие во Францию - Бенуа Дютертр

В десять утра в дверь позвонили. Я пошел открывать, готовясь утешиться в объятиях Эстель с охапкой обойных образчиков. После дурно проведенной ночи ее присутствие сулило успокоение, и я открыл дверь… Сияющая Сериз в своем новом топ-наряде вошла и обняла меня. Потом она повлекла меня к дивану. Между двух поцелуев она пролепетала:

— Мне было вчера так жалко тебя оставлять в таком состоянии. У тебя был такой несчастный вид!

— Ты очень жестока! Зачем тебе понадобился другой, когда мы собирались провести вечер вдвоем!

— Не знаю. Он мне позвонил в ресторане. Мне вдруг показалось, что забавно будет с ним увидеться. Мы с тобой и так весь день были вместе…

— Поклянись мне, что ты меня любишь больше, чем его, что я твой любовник номер один!

— Да, ты мой любовник номер один.

Сентябрь прошел в перепадах лихорадки и успокоения. Легкомыслие Сериз удесятеряло мою ревность. Я плакал, чтобы добиться заверений в любви, но, вместо того чтобы ее разжалобить, мои нервные срывы отдаляли ее. Она невозмутимо выслушивала мои слезные жалобы и затем таинственно удалялась. И когда я уже думал, что потерял ее, возвращалась ко мне, очаровательная и на все готовая.

Моя жизнь приспосабливалась к ритму, который ее устраивал. Всегда готовый бежать к ней, когда только она пожелает, я не переставал осыпать ее подарками: прогулки, театр, книги, диски, духи, уик-энды на берегу моря… Но все эти залоги любви не меняли ее требований: не звонить по некоторым дням, соглашаться с существованием других любовников. Она даже вырвала у меня обещание проходить мимо, если я вдруг встречу ее с кем-то другим. Я жил одной только мыслью — снова оказаться с ней в постели и прижать ее к себе тем сильней, чем больше она меня обманывала. Только эта терапия утоляла мои страдания.

Когда мы падали на кровать, Сериз иногда тащила с собой и камеру, перед которой я паясничал, чтобы ее развеселить. Я театрально укорял ее в жестокости, прежде чем заявить, что она самое нежное и очаровательное существо на свете. Я бил себя в грудь, каялся в том, что заедаю ее молодость. Потом я в свою очередь брал камеру и снимал ее голую, смеющуюся, плачущую, спящую, открывающую свои светлые глаза, сосущую прядь волос. Кадры, которые мы снимали, должны были рассказать нашу историю. Я снова стал мечтать снять свой грандиозный фильм, где я теперь расскажу не только о себе, но и начертаю портрет современной девушки в ее стиле.

Неотвязная, изнурительная любовь к Сериз притупляла прочие муки. Теперь я меньше боялся старости, профессиональных неудач, болезни, бессонницы. После ночей, проведенных без сна, когда я плакал, воображая, что Сериз меня не любит, я снова отважно кидался в бой, и моя профессиональная жизнь била ключом. На вторую неделю нашего знакомства я начал возобновлять старые связи с целью поводить девочку по приемам и вечерам. На коктейле одного женского журнала я встретил приятеля двадцатилетней давности, ставшего главой крупного информационного центра. Оказалось, что он ищет сотрудника, который работал бы на него в студии рекламных фильмов. За бокалом шампанского эти слова показались неопределенным намеком, но наутро он мне позвонил. И вот к концу сентября я уже смог уволиться из «Такси стар» и водвориться в прозрачном кабинете под звучным титулом арт-директора.

После двух лет каторжных работ в профессиональной прессе этот возврат в околокинематографическую среду представлялся мне дополнительным оружием для покорения Сериз. Хоть речь шла пока лишь о рекламных клипах, положение в мире «визуального искусства», где она мечтала дебютировать, могло окончательно утвердить меня в положении «любовника номер один». Когда я объявил ей эту новость в ее комнатке за ужином, куда я принес лосося и свечи, ее детский ротик ответствовал: она рада, что я доволен. После чего схватилась за камеру и предложила мне сымпровизировать на тему моих карьерных перспектив. Я с жаром говорил о своей новой работе, упирая, сам тому не веря, на творческие возможности рекламы.

Чтобы отпраздновать это событие, на другой день я пригласил Дэвида поужинать в ресторане в Марэ. С тех пор как Дэвид, который тоже подвизался в кино, познакомил меня в конце августа с Сериз, я иногда встречался с ним. В июне его приглашали сниматься в кино, и он до сих пор ждал звонка продюсера, который уже полностью изменил первоначальный замысел. Он вращался в модных кругах и писал заметки о Франции, которые собирался издать по окончании своего путешествия. Мы встречались в кафе. Измученный своей любовницей, я изливал ему душу, и он терпеливо играл роль конфидента, пытаясь меня урезонить.

На другой день Сериз ждала меня у метро Сен-Поль. Ее белокурые волосы рассыпались по оранжевой курточке, которая, казалось, фосфоресцировала в вечернем освещении. Она взяла меня за руку, и мы пошли по улице Вьей-дю-Тампль. Она шагала молча и вела меня как ребенка.

Пережиток прошлого, уцелевший среди баров для геев и модных галерей, ресторан, где мы договорились встретиться, чудом избежал обновления квартала, и я был уверен, что Дэвид его оценит. В этой закопченной дымом забегаловке возникало впечатление, будто ты не в Париже, а где-нибудь на задворках фермы в Оверни. Под нависающими с потолка окороками восьмидесятилетняя хозяйка чистила овощи. Под ногами у нее вертелась собачонка. Американец ждал нас на скамейке перед кучей картошки. Вечно чем-то недовольный хозяин помешивал в очаге жирный бульон. Ресторан был пуст.

Сериз почти тут же начала снимать, а я размышлял о том, что современная поэзия должна увязываться с такого рода смешением очень старого мира и очень юной девушки. Вдруг дверь распахнулась. Вошли человек десять японцев, все как один с камерами, и принялись запечатлевать древний ресторан с той же энергией, что и наша видеоученица. Я посмотрел на хозяина, который гаркнул:

— Нас пропечатали в путеводителях как типичный французский ресторан. «Real Paris, real Paris!»[16]Статья за статьей…

Он показал вырезки из прессы, превозносящие это «аутентичное» бистро с «настоящей крестьянской кухней». Сериз убрала камеру. За бутылкой красного вина Дэвид развивал свою теорию. По его мнению, французы слишком суетятся. Они сотрясают воздух грандиозными культурными проектами, выдумывают громкие лозунги во имя спасения человечества, но им как будто все равно, что их собственный мир погибает. Мы слушали его, не особенно веря, потому что родились во Франции, где каждый день приходится заново изобретать себе жизнь. Я прижимал к себе Сериз, которая в тот вечер сказала мне:

— Мне кажется, я начинаю тебя любить.

В следующую субботу мне позвонила Эстель, чтобы сказать, что в четыре будет на презентации Сериз. Она надеялась там со мной встретиться.

Я потерял дар речи, потому что про презентацию и слыхом не слыхал. Их сообщничество начинало мне надоедать… Но следующей моей реакцией было все-таки облегчение: ослепленный ревностью, я думал, что студентка меня бессовестно обманывает. Я даже не мог себе представить, что она могла посвящать столько времени своей работе. Когда я думал, что она в чьей-то постели, она готовила свою презентацию. Наконец я ответил заплетающимся языком: