Дамба - Микаель Ниеми

– Позови их!

– Тильда! Хампус!

Слава тебе господи, дети стоят у дороги.

– Отолёт! – Тильда никак не могла поверить, что на их газон села огромная рычащая стрекоза.

– Быстро в машину!

Он рванул дверцу автомобиля, забросил детей – они тут же затеяли возню. Запустил двигатель и втолкнул мать на водительское сиденье.

– Там есть еще кто-то?

Он яростно засигналил и несколько секунд под вой сигнала смотрел на дом.

Наверное, никого нет. Иначе кто-то наверняка открыл бы окно. Или, по крайней мере, откинул занавеску.

– Немедленно уезжайте! Немедленно!

Она обернулась – на месте ли дети.

– А Моллан? – жалобно спросил мальчик.

– Моллан, Моллан! – позвала девочка.

Винсент краем глаза заметил проскользнувшего за куст сирени мяукающего котенка.

– Полный газ! Успеешь! Наводнение… Старайся забирать в гору…

Женщина включила скорость, судорожно газанула, и “вольво” тронулся с места – еле-еле, будто кто-то привязал его к опустевшему дому. Тут она, видимо, вспомнила про ручник и опустила рычаг. Машина рванула с места и почти мгновенно скрылась из виду. Винсент с облегчением выдохнул.

Отолёт… Они ничего не знали! Чем занимаются власти? Существуют же сценарии подобных катастроф, их разрабатывают долго и тщательно, привлекают экспертов, ездят на международные конференции, даже ролевые игры проводят! И почему не эвакуируют всю пойму?

Надо еще раз связаться с Каллаксом. Еще раз предупредить. И еще раз, и еще, если понадобится. Кричать в трубку одно и то же, пока не дойдет. Или диспетчера в аэропорту вообще ничего не интересует, кроме светящихся точек на радаре?

И что дальше? Радио слушают не все. Винсент попытался среди знакомых найти хоть одного, кто регулярно слушает радио, – и не нашел. И телефон не у всех под рукой… и потом… сколько времени займет, чтобы всех обзвонить? Хорошо… кажется, можно всем сразу послать эсэмэски. И опять: есть больные, кто-то поработал и решил вздремнуть. Но что-то же надо делать! Иначе всех смоет, как муравьев с веранды. Как крыс…

Это сравнение привело его в отчаяние. Как крыс! Живые люди тонут, как крысы… сейчас, в эти мгновения, люди тонут, как крысы, и он бессилен им помочь. Сколько? Десять? Пятьдесят? А может, сотни или даже тысячи? Но ведь есть еще время, кого-то можно спасти. Хотя бы так, как он только что спас мамашу с детьми. Отолёт…

Где сейчас река? Сколько дамб успела прорвать? Какие еще держатся? Винсент прислушался, попробовал уловить роковой гул, но за воем двигателя и вращающегося ротора ничего не услышал. А где Хенни? Уже пора бы… три вещи. Не просто три, а три небольшие вещи, такие, что она сможет унести. Фотоальбом, магнитная запись с дедом… сколько можно копаться? Представил, как она стоит в нерешительности перед застекленным шкафом. Оррефорсская[17] ваза? Картина Эрлинга Юханссона?[18] Столовое серебро? Деревянная резьба Ларса Пирака? Поторопись же, Хенни, плюнь на все эти безделушки. Хотела с помощью адвоката отнять у меня все? Удалось. Молодец. Но река поступит с тобой так же, как ты с твоим адвокатом поступили со мной, – отберет все до последнего. Но не задерживайся, иначе тебе конец.

“А мне-то что? – пробовал уговорить себя Винсент. – Это твой выбор, а я сажусь за штурвал и кладу руки на рычаги. Как только замечу воду, поднимаюсь в воздух. Если будешь сидеть рядом – уцелеешь. Нет – утонешь в обнимку со своими вазами и серебряными вилками”.

Он посмотрел на свой отолёт. Матка. Маленький пузырь с пуповиной, неустанно взбивающей небо, пока в нем не появится отверстие, через которое рождаются люди. У вертолета, конечно же, женская душа. Самолеты – другое дело. Стремительные, прочерчивающие небо во всех направлениях сперматозоиды. А вертолет медленно поднимается в воздух и замирает под испытующим взглядом Господа.

Винсент еще раз взглянул на вращающиеся на холостом ходу лопасти и побежал к дому.

А вот это полная неожиданность: ребенок начал толкаться! Едва ощутимое сотрясение в прочной скорлупе таза – и захлестнувшее сердце чувство неуместного в ее отчаянном положении счастья. Ребеночек хочет напомнить о своем существовании: не забудь, я тут…

Ловиса не сразу поняла, что это всего лишь сон. Ей приснилось. Как он может толкаться? У него еще нет ни ног ни рук. Ничего нет – мягкая фасолинка, не более того.

До чего же все-таки холодно… Она поплотнее закуталась в одеяло. Невылупившийся птенец в ожидании счастливого стечения обстоятельств, чтобы можно было безопасно проклюнуться. Как она замечательно поела! Теперь тепло шло изнутри, из желудка. Дрожь постепенно унялась, хотя брюки промокли до нитки.

Уле Хенрик… Она вспомнила его короткие и широкие пальцы. Как им, этим грубым простонародным пальцам, удается иной раз становиться такими мягкими и ласковыми? Вспомнила, как ловко разделывает он только что забитого оленя. И она, конечно, тоже тут – помогает вывесить на просушку стейки и антрекоты, взбивает кровь для пудинга, замачивает в тузлуке шкуру с густым и приятным на ощупь осенним мехом. И еще картинка: они мчат на мотоцикле в чум на пастбище… кровь, моторное масло, запах его шеи, горячая мускулистая спина.

Они встретились на зимней ярмарке в Йоккмокке. Она вообще-то не собиралась туда ехать, все получилось случайно. Позвонила Анн-Марит: свободное место в машине, не хочешь ли съездить на ярмарку? На один день, не больше. Потолкаться в праздничной толпе, поесть кебаб из оленины на двадцатиградусном морозе, встретиться с давними знакомыми – и домой. Как они там, в Йоккмокке, делают такой вкусный кебаб – уму непостижимо.

Но, как всегда с Анн-Марит, планы поменялись. Она встретила знакомую – та собиралась на саамские танцы, и, конечно, Анн-Марит уговорила Ловису пойти с ней. Не без труда, но уговорила. У Ловисы даже не было габдэ, саамского национального костюма. Джинсы и джемпер мало подходят для народных танцев. Но, как выяснилось, она не одна. Хотя многие все-таки пришли в традиционных одеждах. Сплошная импровизация.

К новому зданию Народного дома выстроилась довольно длинная очередь. Несколько лет, пока шла бесконечная стройка, танцы устраивали в спортзале. Очень неудобно. Странно, но даже в очереди не было обычных перепалок – настроение превосходное. А когда им все-таки удалось пробиться в танцзал, Ловисе показалось, что она попала в цветущий сад. Здесь были костюмы из всей Сапми[19]. Парни из Карашёки с накладными плечами и серебряными галунами, более скромные костюмы из Южной Лапландии с расшитыми круглыми воротничками, плиссированные юбки и пламенно-желтые накидки на плечах у девушек из Каресуандо. Местных саамов, из поймы Люлеэльвен, отличал сплетенный из прямоугольников изысканный орнамент на воротниках. У Ловисы тоже был национальный костюм, но после конфирмации она ни разу его не надевала, да и не могла – выросла. А купить новый руки не доходили.