Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

В ходе расследования, которое было проведено позже, было установлено, что стреляные гильзы снарядов остались в казеннике пушки после проведения учебной стрельбы по мишеням, и, как предполагало следствие, они были забыты там по недоразумению, а не по злому умыслу. Однако Николай, которому были свойственны фаталистические настроения, был убежден, что боевые снаряды были предназначены для него[306]. Для народа, усматривавшего признаки катастрофы в каждом несчастном случае во время этого несчастливого царствования, данный инцидент стал еще одним доказательством того, что самодержавие обречено.

Три дня спустя еще более масштабная трагедия развернулась на улицах Санкт‑Петербурга, который уже несколько недель к тому времени был охвачен волнениями и забастовками рабочих, недовольных не только условиями труда, но и продолжением войны с Японией. В результате расстрела и разгона казаками мирного шествия рабочих, вместе со своими семьями направлявшихся к Зимнему дворцу, чтобы подать Николаю петицию с просьбой о начале экономических и политических реформ, были сотни убитых и раненых. Этот день вошел в историю как «Кровавое воскресенье» и стал поворотной точкой в традиционном восприятии царя в массовом сознании народа, который раньше относился к царю как к защитнику‑«батюшке». Теперь, по мнению народа, царь забыл о своей прежней любви к нему и, как показали события того года, не гнушался кровопролития и насилия.

В феврале российская армия была разгромлена при Мукдене, в Маньчжурии, а в середине мая в Цусимском проливе был уничтожен Балтийский флот. В августе был подписан договор о мире с Японией. К этому времени по инициативе министра внутренних дел Петра Столыпина были созданы военно‑полевые суды, которые выносили не подлежавшие обжалованию приговоры к высшей мере наказания, чтобы противостоять эскалации насилия.

На фоне массовых волнений участились и случаи покушений на видных государственных деятелей. Два предшественника Столыпина на посту министра внутренних дел были убиты один за другим: Дмитрий Сипягин убит в 1902 году, Вячеслав фон Плеве стал жертвой взрыва бомбы на улице в Санкт‑Петербурге за две недели до рождения цесаревича Алексея. Над семьей Романовых уже давно нависла тень политического террора. В феврале 1905 года революционерам удалось нанести им ужасный удар, когда муж Эллы, столь ненавистный народу великий князь Сергей, был разорван на куски взрывом бомбы в Москве. Николай и Александра не присутствовали на похоронах: было решено, что опасность для императорской семьи слишком велика. Вслед за этим нападения последовали одно за другим: в мае был серьезно ранен из револьвера начальник киевского охранного отделения Александр Спиридович, в августе 1906 года был убит генерал Вонлярлярский, временный варшавский генерал‑губернатор. Генерал Мин, командир лейб‑гвардии Семеновского полка, был застрелен революционеркой в Петергофе на железнодорожном вокзале на глазах у жены[307].

Николаю теперь угрожала такая опасность, что это «привело к организации удивительно сложной системы шпионажа и доносов. Шпионы должны были присматривать за шпионами, воздух был наполнен шепотом, пропитан страхом и недоверием», перегруженная работой царская полиция пыталась справиться с ситуацией[308]. Кроме того, императорская семья не появлялась без сопровождения в местах массового скопления людей в Санкт‑Петербурге. Каждое такое событие должно было проходить с принятием соответствующих мер безопасности, в том числе при поездках в открытых экипажах (в ландо или на тройке), при посещении церковных служб или публичных церемоний, где они могли оказаться в окружении толпы. Эта сложная система обеспечения безопасности сопровождалась запретом на какие‑либо объявления в прессе о назначенных императорской семьей мероприятиях, планируемых перемещениях и поездках[309].

Ничто не могло ускользнуть от пристального внимания цензурных комитетов. В результате, как отметила одна лондонская газета, русский народ совершенно ничего не знал о «благополучной семейной жизни» царя и царицы. «Газеты не осмеливаются печатать информацию об этом, об этом крайне редко говорят, если вообще затрагивают эту тему, да и то полушепотом». Для успокоения публики были выпущены несколько бюллетеней, можно было также приобрести официальные фотографии и открытки с изображениями царской семьи, но это было и все. За российской императорской семьей все больше закреплялась слава «поразительной недоступности»[310].

Каждое движение Романовых теперь охраняли четыре разных службы безопасности. Помимо царского конвоя, охрану Царского Села несла дворцовая полиция, патрулировавшая прилегающие улицы и досконально проверявшая всех посетителей дворца. Специально созданный железнодорожный батальон контролировал участок железной дороги от Санкт‑Петербурга до Царского Села и Петергофа. Другие железнодорожные участки по любому маршруту следования императорского поезда тщательно охранялись кордонами войск, расположенными по обеим сторонам железнодорожного полотна, а охрана в самом поезде гарантировала дополнительную защиту императорской семье[311].

И даже при такой системе охраны в поезде Александра всегда настаивала на том, чтобы жалюзи были опущены. Она запрещала детям — или даже Ники — подходить к окнам, чтобы помахать людям, мимо которых они проезжали. Во время одной такой поездки, по воспоминаниям Александра Мосолова, начальника дворцовой канцелярии, «дети прижимались лицами к щелкам с обеих сторон между шторами и оконной рамой», страстно желая увидеть мир за окном[312].

Убийство генерала Мина, которое произошло так близко к их дому — императорская семья была в это время в своей резиденции на Нижней даче в Петергофе, — очень обеспокоило Николая, но еще более это взволновало Александру, которая жила в постоянном страхе за жизнь мужа и безопасность своих детей[313]. Возрастающая изоляция императорской семьи чувствовалась даже за рубежом. В большой статье, напечатанной в конце мая в газете «Вашингтон пост» под заголовком «Дети без улыбки», проиллюстрированной свежими официальными фотографиями императорской семьи, отмечалось, что, несмотря на приятные лица сестер Романовых, на них отражалась «печаль, оставившая свой отпечаток на каждом». По мнению газеты, это явилось результатом того, что члены семьи жили, по сути дела, «почти как заключенные в своих дворцах, в окружении слуг и охранников, на чью преданность, как показали последние события, они не всегда могли рассчитывать»[314].