Скажи волкам, что я дома - Кэрол Рифка Брант

— Да, очень, — ответила я.

На самом деле я не знала, как это было. Меня не было рядом в самом конце. Рядом был кто-то другой, а не я.

— Очень сочувствую, — проговорил мистер Циммер. — Прости, что побеспокоил своими вопросами. Жаль, что так вышло с твоим дядей. Это очень хороший портрет.

Мы спустились до самого низа, там обнаружился небольшой коридор и открытая дверь в хранилище. У меня не было ощущения, что я попала в подземную темницу. Скорее, в сцену из фильма про Джеймса Бонда. А я-то надеялась, что все будет гораздо таинственнее.

— Ну вот, мы и пришли. Теперь мне нужен твой ключ.

Я отдала мистеру Циммеру ключ. Он достал из кармана свой, и два ключа вместе открыли дверцу тонкой и узкой сейфовой ячейки.

— Твоей маме очень повезло, что у нас сразу нашлась свободная ячейка таких нестандартных размеров, — сказал мистер Циммер.

Я кивнула.

— Ага, повезло.

— Открою тебе кабинет номер три, хорошо?

— Да, конечно.

Мистер Циммер открыл дверь в кабинет, вошел туда вместе со мной и включил свет.

— Можешь быть здесь сколько хочешь. Тебя никто не торопит, — сказал он и вышел, прикрыв за собой дверь.

Кабинет был отделан роскошно. Темно-красные обои до середины стены. Фигурная лепнина под потолком, сделанная «под старину». Как будто в банке стремились к тому, чтобы ценные вещи клиентов чувствовали себя как дома в своем новом пристанище, так далеко от настоящего дома.

Я открыла коробку не сразу. Мне нравилось просто сидеть в одиночестве в этой маленькой комнате под землей. Я закрыла глаза и представила себя узницей. Мятежницей, брошенной в темницу по приказу злого короля. Интересно, а стены здесь звуконепроницаемые или нет? Если я запою «Реквием», меня будет слышно снаружи?

Когда я достала портрет из коробки и положила его на стол, первое, что бросилось мне в глаза, — эти черные пуговицы у меня на футболке. Пять черных кружочков, похожих на оброненные кем-то лакричные конфеты.

Потом я попыталась увидеть волка. Это оказалось не так-то просто — на настоящем портрете. Пришлось поставить картину, подперев ее коробкой, и отойти в самый дальний конец маленькой комнатки, чтобы хоть как-то его разглядеть. Да и то пришлось прищуриться. На настоящем портрете задний план весь заполнен деталями. Окно. Развевающаяся на ветру занавеска. Какие-то вещи на подоконнике, картины на стене у нас за спиной. Все негативное пространство изрезано на кусочки, оно распадается на отдельные фрагменты, и почти невозможно удержать взглядом волка. В какой-то момент мне показалось, что я его вижу. Но в тот же миг он ускользнул.

Мое лицо на портрете практически не отличалось от меня настоящей, хотя уже было заметно, что на картине я все-таки чуть-чуть моложе, чем в жизни. Уже сейчас было понятно, что портрет сделался для меня чем-то вроде волшебного зеркала, и оно всегда будет показывать, какой я была раньше. Мое восприятие портрета стало немного другим еще вот по какой причине: теперь мне очень хотелось узнать, какую именно тайну Финн вписал мне в голову. Жалко, что я сразу не спросила.

Я повнимательнее пригляделась к Грете. Поначалу мне показалось, что она совершенно не изменилась, но потом я заметила одну вещь. У нее на руке, на тыльной стороне ладони, был нарисован череп. Черный контур размером примерно с крышку от пластиковой бутылки. Очень тонкий, как будто его начертили самой тоненькой кисточкой, какая вообще может быть. Я видела такие кисти у Финна: каждая состояла из одного волоска, прикрепленного к ручке. Я смотрела на этот череп и не понимала, как могло получиться, что я не заметила его раньше. И как его не заметила мама. Это просто невероятно! Но еще более невероятным было бы предположение, что череп пририсовали уже потом. Да и кто бы стал это делать?

Я наклонилась так близко к картине, что едва не коснулась носом холста. Мне казалось, что, если смотреть с очень близкого расстояния, мне откроется тайна этого волшебства: как на руке у сестры вдруг появился какой-то загадочный череп. Но нет. Тайна так и осталась тайной.

Я убрала портрет обратно в коробку и вышла из кабинета. В коридоре меня ждал мистер Циммер.

— Все в порядке? — спросил он.

— Я бы хотела узнать… Мне интересно, а кто-нибудь еще приходил посмотреть на портрет?

— Я не имею права ничего говорить. Политика конфиденциальности и все такое… — Он постучал пальцами по металлической дверце сейфа. — Но, насколько я знаю, ключи от ячейки есть только у двух человек: у тебя и у твоей сестры. Таково было распоряжение вашей мамы.

Я тоже так думала. Но, с другой стороны, это могла быть и Грета. Она могла прийти сюда раньше меня и нарисовать этот череп у себя на руке.

Похоже, весна началась уже по-настоящему: снег таял вовсю. Была суббота, и Грета вытащила из гаража шезлонг. Папа сказал, что еще рановато, но Грета упрямо надула губы и заявила, что по литературе им задали прочитать книжку, а поскольку погода хорошая, то читать лучше на улице. И папа не стал возражать. Так что Грета устроилась в шезлонге на заднем дворе, в толстовке и шортах, с раскрытым томиком «Одиссеи», лежащим страницами вниз у нее на груди.

Мама с утра пораньше уехала за покупками и на обратном пути забрала почту из ящика.

— Тебе письмо, Джун.

— Мне?

Она протянула мне большой плотный конверт.

— Юные сыроделы Америки?

Тоби. Я знала, что это Тоби. Я постаралась не запаниковать.

— А, да… Это для наших занятий… по домоводству.

— На, держи. — Мама улыбнулась. — Кстати, я бы не отказалась от большой головы зрелого камамбера. Если ты его сделаешь.

— Да, хорошо… Камамбер. — Я швырнула конверт на стол, как будто это и вправду были всего лишь учебные материалы, причем не особенно мне интересные, но при первой же возможности схватила письмо и поднялась к себе наверх.

Тоби прислал нашу «старинную» фотографию из парка аттракционов. Я невольно улыбнулась: это был наш с ним секрет, и мама держала письмо в руках и даже не догадывалась, что это такое.

Фотография была сделана с эффектом сепии, и если бы я верила в сказки, я бы сказала, что Тоби на снимке похож на ангела. Он стоял, заложив руки за спину и слегка наклонив голову, но смотрел вверх, как будто услышал над головой колокольный звон и поднял взгляд. Он стоял слева, а я сидела на стуле в центре композиции. Я не улыбалась, что добавляло снимку аутентичности, потому что раньше на фотографиях никто никогда не улыбался. Я держала руки сложенными на коленях и смотрела прямо в объектив. Мы оба надели пышные гофрированные елизаветинские воротники, и поэтому казалось, что наши головы лежат на больших белых тарелках. Фотография получилась отлично, но было в ней что-то странное. Что-то очень неправильное.

Пару минут я очень внимательно изучала снимок и наконец поняла, что не так: это был фотоснимок, а в елизаветинскую эпоху никакой фотографии не было и в помине, и хотя мы с Тоби очень даже неплохо смотрелись в этих костюмах, сама затея со снимком казалась глупой и бестолковой. Если бы я была с Финном, он бы сразу сообразил, что надо выбрать костюмы из тех времен, когда фотографию уже изобрели. Он бы мигом уговорил меня предстать в образе Энни Оукли[2]или кого-то еще в том же духе.