Пятый угол - Йоханнес Марио Зиммель

Легким прикосновением он нанес жидкость на ту сторону фото, удерживаемого пинцетом, которая прилегала к странице паспорта, удаляя старый клей. Спустя пять минут мастер отделил фотографию и отнес ее подальше, положив на книжную полку.

— Это чтобы случайно не повредить.

Он вернулся к столу, прикрыл глаза, расслабил пальцы, явно концентрируясь. И заговорил:

— Первый контакт с паспортом я начинаю с небольшой корректуры: удаляю одну точку.

Он положил документ под громадную стационарно закрепленную лупу. Новую тонкую кисточку он смочил какой-то прозрачной жидкостью. В тот же момент, когда он увлажнил чернильную точку в тексте с личными приметами, он запустил секундомер.

Дождавшись, когда чернильная точка почти растворилась, он молниеносно осушил остатки жидкости острым краем промокашки.

— Три секунды. Теперь мы имеем исходные данные. Примерно за то же время, что ушло на точку, мы можем рискнуть удалить черточку.

Как и множество точек, он удалял все черточки на одной стороне, непрерывно промокая их. Затем он принялся за более толстые штрихи, которые выводил с помощью той же таинственной жидкости, смачивая их от краев к центру.

— В нашей профессии это называется добраться до сердцевины.

Два часа подряд он «добирался до сердцевины», высветляя точечным методом ненужные данные, включая старые даты в визах и полицейских штемпелях, а также даты выдачи паспорта и истечения срока его годности.

После этого мастер с полчаса отдыхал. Он даже немного потанцевал для разминки.

Томас сварил кофе. Прежде чем выпить его, Перейра разбил яйцо и вылил белок на плоскую тарелку.

— Это для большего соприкосновения с воздухом. Мы говорим: нужно, чтобы отстоялось!

Для придания поверхности полной гладкости он десять минут спустя вязким и быстро засыхающим белком тщательно заполнил бороздки и ложбинки, оставленные, несмотря на все предосторожности, травильной жидкостью. И сверху распылил небликующий фиксатор, каким пользуются художники.

После этого он вновь принес фото коммерсанта Пунтарераса, обернул его тончайшей папиросной бумагой, приклеив ее с обратной стороны снимка, чтобы тот не скользил. Агатовым карандашом он нанес на папиросную бумагу контуры недостающей части штемпеля, проставленного на фото.

После этого он обрезал четыре фото майора Дебра так, чтобы они были чуть-чуть крупнее снимка Пунтарераса, положив сверху кусочек копирки, чей цвет в точности соответствовал цвету штемпеля. От старого фото он отделил папиросную бумагу, положил ее на копирку, покрывавшую снимок Дебра, и склеил их. И снова обвел проявившиеся контуры агатовым карандашом. Затем с осторожностью удалил бумагу. Теперь на снимке Дебра красовался штемпель. Чтобы не смазать, мастер быстренько зафиксировал его.

Острыми щипчиками он продырявил фото Дебра в заранее намеченных точках, прикрепил его к паспорту гуммиарабиком и двумя заклепками. Другими щипчиками он зажал их с обратной стороны.

Тушью он внес новые данные на место тех, которые до этого вытравил. И сказал:

— По возможности старые цифры меняют на новые, похожие, например, тройку на восьмерку, единицу на четверку…

После шести с половиной часов напряженной работы Перейра проставил португальскую транзитную визу и въездную визу в Дакар и заполнил их.

— Готово!

Томас восторженно зааплодировал. Мастер с достоинством поклонился.

— Всегда готов к подобным услугам.

Томас потряс его руку.

— Меня здесь не будет, так что я не смогу впредь воспользоваться вашим уникальным дарованием. Но не теряйте мужества, Рейнальдо, я направлю к вам красивую клиентку. Вы великолепно поладите друг с другом…

Под крышей большого редакционного здания на площади Дом Педро бегущая строка сообщала последние известия. Тысячи пар глаз напряженно, со страхом следили за мерцающими буквами. Португальцы и эмигранты толпились на красивой площади, выстланной черно-белыми мозаичными плитами, сидели в садиках кафе, окружавших площадь, их взгляды были прикованы к светящемуся табло…

ЮПИ: Мадрид. Упорно муссируются слухи о секретных германо-испанских переговорах. Утверждается, будто немецкий вермахт требует свободного прохода через испанскую территорию для нападения на Гибралтар, чтобы закрыть вход в Средиземное море. Решение Франко: сохранять нейтралитет. Британский посол решительно предостерегает Испанию. Антибританские демонстрации в Барселоне и Севилье…

Двое мужчин сидели за столиком уличного кафе за рюмкой перно. Маленький толстяк Луис Тамиро листал свежеизготовленный паспорт.

— Великолепная работа, нет, в самом деле, — восхищенно пробормотал он.

— Когда уходит ваш самолет?

— Через два часа.

— Передавайте мой привет Дебра. Пусть приезжает сюда. Через пять дней отплывает мой корабль.

— Надеюсь, он успеет.

— Что это значит?

Луис Тамиро озабоченно затянулся небольшой бразильской сигарой:

— Внешне испанцы ведут себя нейтрально. Но позволяют свободно орудовать у себя немецким агентам. Три немецких «туриста» в Мадриде денно и нощно не спускают с майора глаз. Каждый ведет наблюдение по восемь часов. Он это знает. От них не избавиться. Зовут их Лефлер, Вайзе и Харт. Живут, как и он, в «Палас-отеле».

— И в чем проблема?

— С того момента как у майора отобрали паспорт, ему запрещено покидать Мадрид. Немцы знают, кто он такой, но не могут пока что доказать. Они хотят выведать, что он делает в Мадриде. И кроме того: стоит ему покинуть город, как у испанской полиции появятся все основания для его немедленного ареста. А если он окажется в тюрьме, то его можно вывезти в Германию без особого шума.

— Значит, ему нужно избавиться от троицы.

— Да, но как? Они, как охотничьи псы, только и ждут момента, когда он попытается бежать, чтобы выдать его.

Томас Ливен с любопытством рассматривал толстяка:

— Скажите-ка, Тамиро, кто вы, собственно, по профессии?

— Фигаро здесь, Фигаро там. Особенно там, где запрещено, — коротышка вздохнул и скривил рот. — Похищение людей. Контрабанда оружия. Все, что дает навар. Когда-то я был ювелиром в Мадриде.

— И что же?

— Меня доконала гражданская война. Магазин разбомбили. Товар разграбили. И еще потом у меня были неприятности политического характера. Нет, нет, я сыт по горло. У меня теперь на все твердый тариф. Хватит с меня идеализма.

— Знаете ли вы в Мадриде людей, думающих так же, как и вы? — тихо поинтересовался Томас.

— Сколько угодно.

— И вы сказали, что у вас на все — твердый тариф?

— Ясное дело!