Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров

— Это, брат, вещь для меня первейшая. От политрука досталось. Под Ржевом… Попали в окружение. Вытащил я его, раненого, у фашистов, считай, из-под носа. Местечко такое — Лесовое. И действительно, леса там вокруг — всю жизнь плутать можно. Вот мы и запутали немчуру. Они далеко в чащу соваться побоялись, к с ним на горбе еще трое суток петлял, по корягам… В болото залезли… Он еще застрелиться хотел. Обе ноги перебиты. Бросить его просил. Ну, коммунист, показывал свою закалку партийную. А только я его не послушал. Пер молча на себе, из последних жил тянул. У нас, понимаешь, тоже кой-какая закалка имеется…

Сосед умолк.

— К нашим когда вышли, известное дело, СМЕРШ, туда-сюда. Да только меня с политруком даже допрашивать не стали. Во как повезло. Знали политрука нашего хорошо там, ну, в органах… Его сразу в госпиталь снарядили… Когда расставались, плакал, как ребенок. Вот тебе и закалка партийная. Все благодарил «за спасение»… «К награде, — говорил, — представлю». Даже фамилию мою записал. И пистолет мне свой вручил. «Я, — говорит, — из него не стрельнулся только благодаря тебе». Такой, значится, подарок наградной. Известное дело, где меня найти-то документикам наградным. А это — штука удобная, в смысле, спрятать и прочее. На, короче, держи. Выходит, что тебе он нынче понужнее придется…

Аникин почувствовал, как нагретая металлическая штуковина ткнулась прямо ему в ладонь. Насколько Андрей сумел разобрать его контуры в темноте, это был ТТ. Гладкая поверхность, плоская, удобно умещающаяся в ладони форма.

— Ты это, только осторожно, гляди… Предохранителя-то у него нет. А патрон в патроннике. Один раз чуть сам себя не пристрелил. Уронил его, он и бабахни… Возле виска пуля прошла… Магазин полный, ну, не считая того, что в стволе…

— Спасибо…

Андрей аккуратно обхватил рукоятку и положил указательный палец на курок. В нем вдруг всколыхнулось жгучее желание догнать Буравчика и довершить дело. Учинить, так сказать, суд, скорый и беспощадный. Но все же Аникин внял внутреннему голосу рассудка. Вряд ли он, ковыляя со своей заживающей ногой, догонит эту стайку ретивых гиен. К тому же дороги он не знает. Еще, чего доброго, заблудится в степи.

После нескольких неудачных попыток-вариантов он, наконец, нашел для солдатского подарка укромное место — за пазухой. «Утро вечера мудренее» — вспомнил бабушкину присказку Андрей, широко зевая. Он и не подозревал, насколько точно проявит себя поутру старая, как мир и война, народная мудрость…

Голос, который всех разбудил на заре, был совсем не похож на будничную, ежеутреннюю команду «Подъем!». В открытую дверь, вместе с клочьями влажного тумана и неясным, непрекращающимся гулом, проникал неяркий предутренний свет. Подняли их почти на час раньше положенных шести.

Между рядов ходил военный в отутюженной форме. На воротнике у него чернели лейтенантские ромбики. Это он ни свет ни заря поднял контингент «отстойника». А теперь точно пришпоривал всех своим колючим взглядом. Тревога и суровая властность, прозвучавшие в его голосе, сразу передались проснувшимся. Выздоравливающие суматошно одевались, готовясь к построению.

— Ходячие — с вещами на выход, строиться перед расположением. Лежачих готовим к транспортировке. Выносим на улицу!… Размещаем по левую сторону от дверей барака!… — продолжал отдавать приказы лейтенант. Тут только до Андрея дошло, что хозяйничающий в «отстойнике» офицер — «смершевец». С чего бы это вдруг пожаловали по их души столь дорогие гости?

Спешно собираясь, Аникин умудрился незаметно сунуть пистолет в вещмешок, между складками теплых, с начесом, кальсон. Андрею бросилось в глаза, что нары Буры, Капитошина и третьего солдата по-прежнему оставались пустыми. Значит, троица из своего ночного похода так и не вернулась.

Увидев это, Андрей почему-то почувствовал огромное облегчение. Внутрь быстрым, чуть не строевым шагом, зашли двое. Рядовой, с ППШ наперевес, замер у выхода. Второй, сержант, такой же выстиранный и выглаженный, как и лейтенант, подошел к своему командиру. С дисциплиной, как и с выправкой, у них, судя по всему, обстояло все неплохо. Еще, чего доброго, шмон устроят. У Аникина пересохло в горле. Ну и подложил сосед Андрею свинью с этим чертовым пистолетом! Конечно, если бы они нашли у Андрея пушку, смертельного ничего не случилось бы. На фронте «внештатные единицы» стрелкового оружия — всякие трофейные «маузеры», «вальтеры» и прочие огнестрельные игрушки — в вещмешке рядового были обычным делом. Но уж больно решительный вид был у всех смершевских. Очень уж они были заведенные. К тому же к отечественному ТТ возникло бы больше вопросов. А Андрею лишних вопросов очень не хотелось.

— Товарищ лейтенант… — начал было сержант, но офицер прервал его:

— Отставить… Вещи их забрать…

Андрей почему-то сразу догадался, о чьих вещах говорил лейтенант.

— Кто старший? — опять раздался резкий, словно механический, голос «смершевца».

К офицеру торопливо подошел, чуть не подскочил, тот самый, в годах, которого Андрей поначалу принял за санитара. В «отстойнике» его прозвали Дедом.

— Буренин, Капитошин, Коновалов… — отчеканил «смершевец» три фамилии.

— Так это… товарищ лейтенант… — растерянно пробормотал старший команды выздоравливающих. — Нету бойцов…

Лейтенант сверлит его в упор своими маленькими черными зрачками. Дед как будто сдувается на глазах. Он прячет взгляд и переминается с ноги на ногу.

— Стать смирно! — рявкает вдруг лейтенант. — Бардак развели!… Никакие они не бойцы. Насильники и мародеры… Мразь, которая пригрелась на теле Красной Армии… А вы…

Лейтенант выдержал паузу, окончательно добивая его взглядом. Его официальное обращение на «вы» звучало еще страшнее, чем трехэтажное ругательство. Оно было страшно неотвратимостью обещанного.

— Пойдете под трибунал… Где их нары?…

Дед, вытянувшись по стойке «смирно», трясущимися руками показал места Буры и Капитошина. «Смершевец» кивком головы указал туда же.

— Сержант, займитесь… — тем же тоном механической машины приказал он. — Вещи отнесете в штаб медчасти… Все — строиться на улицу!

Только выйдя наружу, Андрей понял, что за гул стоял в воздухе. Внутри, в амбаре, это было похоже на рокот работающих танковых моторов. В стылом воздухе октябрьского утра звук этот развернулся во всю ширь своего грозного многоголосья. Как будто сотни гулких, нестройных громов пытаются сойтись в единый хор, но, столкнувшись, вновь раскатываются по небосводу во все стороны. Все ближе накатывали они сюда, к совхозу, накрывая пространство грохочущими волнами.

Канонада… Прислушиваясь к ее тревожному близкому грохоту, выздоравливающие строились в две шеренги вдоль длинной дощатой стены амбара. По полупериметру, отдельной стройной коробкой, уже стояли прибывшие с передовой. Тут же, слева, на деревянных носилках, поставленных прямо на землю, лежали те, кто не мог передвигаться самостоятельно.