Своих не сдаю - Максим Михайлов

Погодин потрясенно молчал, взглянуть на семейное предание с такой стороны раньше ему в голову не приходило.

— Ладно тебе, Эдик! — вступился за растеряно осевшего за столом и даже будто бы разом ставшего меньше ростом сибиряка Бал. — Тебя же там не было. Откуда ты знаешь, как там на самом деле все обстояло? Может никакого отвлекающего удара и не планировали. Тогда бестолковщины в командовании хватало, вполне могло быть, что и просто так роту спалили. Дивизии ведь на убой посылали, что уж там какая-то рота…

— Да я ничего против и не говорю, — пожал плечами Моргенштейн. — Я о другом хотел сказать, о том, что для любого человека в погонах, приказ, это святое. Если армия вместо того, чтобы выполнять приказы, будет сидеть и рассуждать о том, правильные ли они, это будет уже не армия, а просто вооруженный ни на что неспособный сброд. Мы же не знаем во всей полноте замыслов командира, и он не обязан перед нами их расшифровывать. Солдату достаточно знать свой маневр и безукоризненно его выполнять, остальное дело его начальника. Потому, принимая решение действовать на свой страх и риск вразрез с полученным приказом, ты почти наверняка ставишь под удар если не себя, то своего товарища.

— То есть исполнителю думать и вовсе не положено? — ехидно спросил из угла, валявшийся на койке и с интересом прислушивающийся к спору Люд.

— Ну почему же? — хладнокровно парировал Моргенштейн. — Конечно, любой исполнитель думать должен. Без этого никуда, особенно у нас в разведке, разумную инициативу никто не отменял. Просто эта инициатива должна проявляться лишь в рамках отданного приказа, работать на творческое и разумное выполнение поставленной задачи, а не на замену ее своей собственной лично придуманной.

— Вон как оказывается принято «у вас в разведке», — издевательски протянул Люд. — Вот из-за таких тупых служак, не желающих и не умеющих думать собственной головой, в армии и возникают все беды. Потому и Союз в 91-ом просрали, потому и в Грозный в первую войну вперлись танковыми колоннами, как на параде, потому и били нас и в хвост и в гриву, все пытались ум вколотить через задницу. Я грешным делом думал, что хоть спецназ излечили от солдафонства, оказывается, нет. Вот вам, пожалуйста! Я готов выполнить любой приказ, а там, хоть трава не расти! А если тебе прикажут с крыши школы на асфальт прыгнуть? Тоже скажешь, что командиру виднее и сиганешь?!

— Нет! Лучше, когда ты бойцу приказ отдаешь, а он вместо того чтобы бегом исполнять броситься, начинает в заднице пальцем ковыряться да размышлять, правильно ты ему приказал или нет, может как-то по-другому поступить надо! Так, да?! — запальчиво выкрикнул задетый за живое Эдик. — Было уже такое! Перед революцией, когда прежде чем в атаку идти солдатский комитет решал надо оно им, или нет. Напомнить чем кончилось? Позорным Брестским миром, и открытым перед немцами фронтом!

— А что ты так за Первую Мировую запереживал?! — тоже постепенно заводясь, крикнул, подскочив на койке Люд. — Не понравилось, что твоим землякам фронт открыли? А в Отечественную твой дед на чьей стороне воевал, а?! Не на той ли самой высотке сидел, с которой Погодинского дедушку из пулеметов расстреливали?!

Покраснев и задыхаясь от гнева, Моргенштейн молча встал, отбрасывая в сторону стул, Люд, нехорошо улыбаясь, с готовностью поднялся ему навстречу, и неизвестно чем бы все кончилось, если бы в эту минуту в кубрик не заглянул за чем-то командир.

— Товарищи офицеры! — заполошно прокричал первым увидевший его Бал.

Разведчики повскакали с коек, привычно вытягиваясь по стойке смирно.

— Товарищи офицеры, — успокаивающе махнул рукой, призывая всех заниматься своими делами, командир. — Кукаринцев, зайди сейчас ко мне, обсудим задачу.

Удобный момент для драки был безвозвратно упущен. Люд, с явным сожалением разжав кулаки, смерил застывшего у стола Моргенштейна презрительным взглядом, как бы говоря: «Повезло тебе сегодня, сынок, но мы еще продолжим, будь уверен!». На выход он прошел почти вплотную, нарочно задев капитана твердым литым плечом.

Группа двигалась резво, еще не растраченная за прошедшие с момента выхода несколько часов молодая кипучая энергия, наконец-то получившая возможность вылиться в физические действия давала о себе знать. Шли бодро, полной грудью вдыхая пьянящий воздух предгорий, насыщенный терпким ароматом душистого разнотравья, напоенный озоном и несущий с недальних гор тихую приятно овевающую разгоряченные лица прохладу. Настроение у застоявшихся без дела разведчиков стремительно улучшалось, выход обещал быть коротким и не особо трудным, да и вообще представлялся скорее прогулкой на природу с пикником под сенью дикого леса, умеренно щекочущими нервы приключениями и приятной заставляющей сладко постанывать натруженные мышцы нагрузкой. Уж всяко лучше, чем бесцельное одуряющее сидение в обшарпанной школе, с вечными офицерскими придирками, нарядами, стоянием на фишке и отвратительной кормежкой.

Топали пока еще по якобы своей полностью подконтрольной территории, но ночь есть ночь, чужое время. Сейчас власть над спящей Чечней принадлежала вовсе не федералам, и рассуждать о мирности и безопасности той или иной местности мог только полный чайник, совершенно незнакомый с суровыми местными реалиями. Среди разведчиков чайников не водилось, потому шли осторожно, стараясь лишний раз не вспугнуть окружающую тишину, далеко разбросав по сторонам и по направлению движения чутко вглядывающиеся в темноту дозорные двойки. Люд с беспокойством поглядывал то на часы, то на начинавший уже постепенно светлеть, наливаясь предательским алым оттенком встающего солнца восточный край неба. Командир группы надеялся вывести ее на исходную позицию до темноты и успеть замаскировать дневку, дабы не обнаружил их случайно какой-нибудь шальной мальчишка или пастух. Здесь не Афган, где спецы просто без лишних разговоров уничтожали случайных свидетелей их движения. Сейчас позволить себе такую роскошь нельзя, не война ведь в самом-то деле, правильно полковник сказал. Только тогда какого же хрена группа спецразведки ГРУ ГШ крадется по территории своей собственной страны, ощетинившись во все стороны дозорами? Давайте уж определимся без дураков, либо мы здесь воюем, и тогда уж надо воевать, как положено, как это предусмотрено всеми боевыми уставами и наставлениями без лишних скидок на гуманизм и соблюдение российского законодательства, либо войны нет, и ГРУ здесь просто от нечего делать груши околачивает, тогда давайте отзовем отсюда сводный отряд и не будем мешать МВД и ФСБ делать их работу… По уму получается именно так, разве нет? «Только где и когда в России что-нибудь делалось по этому самому уму?» — с горечью подумал Люд, в очередной раз недовольно косясь на подсвеченные фосфором стрелки командирских часов.

— Шире шаг, — зло зашипел он на направляющих. — А ну прибавили ходу, черти! Или будете у меня в первой попавшейся сортирной яме дневать!

Группа, не слишком удаляясь от Курчалоя, обходила село с юга, ходко продвигаясь по зарослям густого молодого подлеска, постепенно поднимаясь все выше и выше. Наклон окружающей местности поначалу был совсем незаметным, но вскоре уже ощутимо пошел вверх, распарено запыхтели, цепляясь за корявые гнутые древесные стволы бойцы, закарабкались, тяжело оскальзываясь на покрытых мокрой травой кочках. Тяжелее всех приходилось дозорным, вынужденным кроме прочего еще и следить за окружающей местностью. Несмотря на то, что Люд заранее зная о трудности предстоящего маршрута, против обыкновения назначил дозорными в основном лучше подготовленных физически контрактников, возросшая крутизна подъема сделала свое дело. В какой-то момент из серого предутреннего тумана прямо перед основной группой вынырнули две размытые облаченные в мешковатые покрытые лохмами балахоны тени.