Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек
Шрифт:
Интервал:
– Но цвет такой же, как у меня, – возразила Элизабет. – К тому же со временем глаза меняются.
– Дело не в цвете, а в выражении, – возразил, в свою очередь, Бертон. – Уэйны смотрят по-особому, по-своему. Когда собираетесь крестить?
– О, даже не знаю. Может быть, съездим в Сан-Луис-Обиспо, да и домой, в Монтерей, очень хочется попасть.
Дневная жара рано выползала из-за гор и сгоняла с навозной кучи мирно беседовавшую компанию кур. В одиннадцать солнце уже жестоко палило, но до одиннадцати Джозеф и Элизабет часто выносили из дома стулья и сидели в тени раскидистого дуба. Элизабет кормила ребенка, потому что Джозеф любил смотреть, как малыш сосет грудь.
– Сын растет не так быстро, как я думал, – пожаловался он однажды.
– Ты слишком привык к животным, – напомнила Элизабет. – Те растут намного быстрее, но и живут не очень долго.
Джозеф молча посмотрел на жену.
«Какой она стала мудрой, – подумал он с удивлением. – Успела многое узнать и понять».
– Чувствуешь, что изменилась с тех пор, как приехала в Нуэстра-Сеньора преподавать в школе? – спросил он.
Элизабет рассмеялась.
– Как по-твоему, внешне я изменилась?
– Да, конечно.
– Тогда, наверное, и внутренне тоже. – Она переменила грудь, переложила ребенка на другое колено, и мальчик жадно, словно форель наживку, схватил сосок. – Наверное, разделилась пополам, – продолжила Элизабет. – Еще по-настоящему об этом не думала. Привыкла рассуждать так, как рассуждают в книгах. А теперь перестала. Вообще не думаю и просто делаю то, что приходит в голову. Как мы его назовем, Джозеф?
– Думаю, Джоном, – уверенно ответил отец. – В нашей семье всегда были Джозеф и Джон. Джон непременно оказывался сыном Джозефа, а Джозеф – сыном Джона. Да, таков порядок.
Элизабет кивнула и посмотрела вдаль.
– Хорошее имя. Никогда не доставит неприятностей и не смутит. В нем даже нет особого смысла. На свете так много Джонов – разных, и хороших, и плохих. – Закончив кормить, она застегнула платье и подняла младенца, чтобы вышел воздух. – Ты заметил, Джозеф, что Джоны всегда или хорошие, или плохие? Никогда не бывают никакими. Если это имя достается кому-то нейтральному, он от него отказывается и становится Джеком. – Она снова повернула сына и заглянула ему в лицо, а малыш прищурился, как поросенок. – Тебя зовут Джон, слышишь? – обратилась к нему шутливо. – Понимаешь? Надеюсь, никогда не станешь Джеком. Лучше будь очень плохим Джоном, чем Джеком.
Джозеф лукаво улыбнулся.
– Он еще ни разу не сидел на дереве, дорогая. Может быть, уже пора?
– Ну вот, снова твое дерево! – отмахнулась Элизабет. – Веришь, что мир вращается по его приказу.
Джозеф откинулся на спинку стула и посмотрел вверх, на крепкие ровные ветки.
– Теперь я хорошо его знаю, – проговорил он нежно. – Знаю так подробно и глубоко, что могу взглянуть на листья и определить, каким выдастся день. Смастерю в развилке ветвей сиденье для мальчика. А когда немного подрастет, вырежу в коре ступеньки и научу самостоятельно подниматься.
– Но ведь Джон может упасть и пораниться!
– Только не с этого дерева. Оно никогда не позволит ему упасть.
Элизабет посмотрела серьезно.
– По-прежнему играешь в игру, которая вовсе не игра?
– Да, – подтвердил Джозеф, – по-прежнему играю. Дай мне сына, положу его на ветки.
Листья уже утратили блеск и покрылись слоем летней пыли. Кора стала сухой и серой.
– Осторожнее, Джозеф, ребенок может упасть! – встревожилась Элизабет. – Не забывай, что он даже не умеет сидеть.
По двору, возвращаясь с огорода, прошел Бертон и остановился, вытирая со лба пот.
– Дыни созрели, и еноты уже тут как тут. Надо бы расставить ловушки.
Джозеф склонился к Элизабет и вытянул руки.
– Он может упасть! – повторила она.
– Буду крепко держать, ни за что не уроню.
– Что вы собираетесь делать? – удивился Бертон.
– Джозеф хочет усадить ребенка на дерево, – пояснила Элизабет.
Лицо старшего брата мгновенно окаменело; глаза помрачнели.
– Не делай этого, Джозеф, – резко проговорил он. – Нельзя.
– Я не позволю ему упасть, буду крепко держать.
На лбу у Бертона выступили крупные капли пота. Он посмотрел с ужасом и мольбой, подошел и предостерегающе положил на плечо брата тяжелую ладонь.
– Пожалуйста, не надо, – попросил он почти жалобно.
– Говорю же, что не уроню!
– Дело не в этом. Ты и сам знаешь, что я имею в виду. Поклянись, что никогда так не поступишь.
Джозеф в раздражении обернулся:
– Не собираюсь ни в чем клясться! С какой стати? Не вижу в дереве ничего плохого!
Бертон заговорил спокойно:
– Джозеф, еще ни разу ты не слышал от меня мольбы. В нашей семье не принято умолять. Но сейчас умоляю: прекрати. И если я опускаюсь до унижения, ты должен понять, что это серьезно.
В его глазах блеснули слезы.
Лицо Джозефа смягчилось.
– Если так беспокоишься, я не стану этого делать.
– Поклянешься?
– Нет, клясться не буду. Почему я должен тебе уступать?
– Потому что принимаешь зло! – страстно воскликнул Бертон. – Потому что открываешь злу дверь! Такой поступок не останется безнаказанным.
Джозеф рассмеялся.
– Тогда я готов понести заслуженное наказание.
– Но разве не видишь, что губишь не только себя, но и нас?
– Значит, защищаешь себя, Бертон?
– Нет, пытаюсь оградить всех. Думаю о ребенке и об Элизабет.
Все это время Элизабет переводила внимательный взгляд с одного брата на другого, а потом встала и прижала сына к груди.
– О чем вы спорите? Ничего не понимаю.
– Я скажу! – пригрозил Бертон.
– Что скажешь? О чем здесь говорить?
Бертон глубоко вздохнул.
– Что же, будь по-твоему. Элизабет, мой брат отрицает Христа. Поклоняется духам – так, как поклонялись древние язычники. Теряет душу и поддается злу.
– Я вовсе не отрицаю Христа! – резко возразил Джозеф. – Всего лишь делаю простую вещь, которая доставляет мне удовольствие.
– Значит, развешивая мясо, выливая кровь, принося этому дереву дары, ты делаешь простую вещь? Я видел, как ты тайком, по ночам, выходишь из дома! Слышал, как разговариваешь с дубом! Все это – простая вещь?
– Да, совсем простая, – подтвердил Джозеф. – Никому не приносит вреда.
– И посвящение дереву собственного первенца – тоже простая вещь?
– Да, всего лишь небольшая игра.
Бертон отвернулся и посмотрел вокруг – на землю, где волны невыносимой жары стали голубыми, а холмы начали изгибаться и содрогаться в колебании горячего воздуха.
– Я пытался тебе помочь, – проговорил он горестно. – Пытался упорнее, чем учит Писание. – Он резко обернулся: – Значит, отказываешься клясться?
– Отказываюсь, – уверенно подтвердил Джозеф. – Отказываюсь давать любую клятву, которая ограничивает меня и свободу моих действий. Решительно отказываюсь клясться!
– В таком случае я отвергаю тебя. – Бертон спрятал руки
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!