Финист – ясный сокол - Андрей Рубанов

Здесь Митроха оглянулся на меня и подморгнул левым, прямым глазом, но я не понял, зачем. То ли старик хотел приободрить меня, то ли предупредить о чём-то важном. На всякий случай я кивнул: мол, понял. На самом деле понимал только одно: люди прознали про нашу ночную схватку с оборотнем, и молва дотекла до княжьего дома.

И теперь за содеянное нас призовут к ответу.

Княжий двор был замощён дубовым деревом; огромные, шириной в шаг, тщательно стёсанные полубрёвна составляли сплошное покрытие. Я шёл, как будто плыл, ноги радовались опоре, – это было незабываемое ощущение.

Четверо стражников налегли на створки и закрыли въезд, и задвинули засов, вырезанный из целого бревна, гранёного по двенадцати краям.

Княжий злыдень спешился возле высокого крыльца; его жеребец, избавившись от седока, с облегчением фыркнул и наложил обильную кучу.

Из-за угла выбежал полуголый, поспешный раб, ловко собрал навоз в лопату – и исчез.

Позабыв про всё, я вертел головой, рассматривал.

Сколько тяжёлого вечного дерева ушло на эти ворота, на стены дома, на сваи для мощного крыльца, – страшно было подумать.

Ещё страшней было понимать, что моя жизнь здесь, за чёрными стенами, ничего не стоит.

Двое очень больших, на две головы меня выше, взрослых, невесёлых мужиков развязали нам руки, крепко ухватили за шеи и повели наверх, на крыльцо; втолкнули в дверь.

Мне захотелось отлить: то ли от боязни, то ли выпитое пиво взыграло в пузе.

В доме реяли чудные запахи, я словно попал в иной мир, в потустороннее беловодье.

Воины, доставившие нас с Митрохой, зайдя в полутёмную хоромину, тоже стали сопеть не так шумно, и не так рьяно бряцали своими железами; они постояли, ожидая чего-то, не дождались – и ушли.

Я увидел стены из брёвен высотой в рост человека и висящие по стенам бивни великанов.

И очаг из лесных камней, каждый камень – в полтора обхвата; целое берёзовое бревно дотлевало в очаге; для пришлого гостя здесь было слишком тепло, как у матери в утробе.

По углам хоромины под потолком были укреплены два змеиных черепа, каждый размером с лошадиную голову.

Издалека, сквозь толстые стены, невнятно доносилось красивое печальное пение и благородный звон гусельных струн: женщина выводила сложный мотив, умело тянула длинный лад. Языка я не разобрал, но, судя по ладу, то была побывальщина о том, как богатырь Святогор одолел неубиваемого змея Горына, которого, как всем известно, никогда не существовало.

Повсюду ярко пылали жирники; над ними восходил неверный сине-белый свет, но его не хватало, дальний конец хоромины терялся во мраке.

Козьи шкуры сплошь покрывали пол: в моей родной селитьбе каждая такая шкура могла согреть троих детей, а здесь они лежали десятками, внахлёст, серые от грязи, никто их не чесал и не чистил, – по ним ходили, как по траве.

В ближнем углу хоромины, в медном блюде размером с тележное колесо, курились незнакомые мне пахучие травы, распространяя тяжкий дурман.

А женщина где-то за стеной продолжала петь и щипать гусельные струны, то ли тоскуя о чём-то, то ли призывая кого-то.

Наконец, мои глаза привыкли к полумраку, и впереди, за очагом, я различил знаменитую костяную скамью: престол резанских князей.

С одной стороны, я восхитился: не каждому везёт увидеть такое чудо. Но одновременно и слегка разочаровался. Я думал, скамья сложена из толстых и кривых великаньих костей, из хрящей и сочленений, и перемотана сушёными великаньими жилами. Оказалось, что это всего только короткое низкое сиденье. Ничего лишнего. Изготовленная искуснейшими руками, каждая кость обточена и подогнана, прямые и изогнутые части образовывали единство, а по их поверхности сверху донизу был вырезан охранительный рунный став, множество раз повторённый.

Я, наверное, немного поплыл разумом, забылся, замечтался, – слишком необычным, странным, сумрачным, волшебным показался мне княжий дом и легендарная костяная скамья; но дед Митроха протрезвил меня, ударил в бок острым локтем, и глазами показал вперёд.

Я посмотрел, увидел: впереди, у дальней стены, в клетке из ивовых прутьев сидел ворон, чёрный, как безлунная ночь; косил блестящий угрюмый глаз, перебирал клювом перья под сильными плечами.

И я сообразил, что хозяева этого большого, благополучного дома явно близко дружили и со светлыми богами, и с тёмными, и с такими, о которых простые люди вообще ничего не знают.

Боковая дверь отворилась, и к нам вышел тот же княжий злыдень: на этот раз менее напряжённый, спокойный, переодевшийся в простую рубаху до колен, в ремённых сандалиях, с мокрыми волосами: видать, умылся с дороги, и браги хлебнул, и перекусил.

Пение за стеной смолкло; что-то должно было произойти.

Ворон в клетке глухо каркнул.

Открылась вторая дверь, и появилось, бесшумно шагая, тонкое существо в алом кафтане, расшитом серебряной нитью.

– На колени, – тихо произнёс злыдень.

Мы с Митрохой подчинились.

Юноша это был, или девушка, – я не понял. Губы были мужские, твёрдые, и подбородок крепкий, прямоугольный, и скулы упрямые и широкие, – но плечи слабые, как бы ненастоящие, как бы принадлежавшие кому-то другому: как будто голову взяли от одного человека, а руки и грудь от другого, а глаза и нос от третьего, и всё вместе не сложилось в единую телесную правду: то ли урод, то ли прекрасный полупрозрачный дух.

Серебро сияло, горячий воздух колебался, запах пахучих трав мешался с запахом горящего жира.

Длинную шею сверкающего существа в несколько рядов обнимали жемчужные бусы. Огромные печальные глаза полыхали насыщенной синевой, как будто небо сгустилось в два бешеных шарика, по бокам от прямого гордого носа.

Золотые ожерелья, невыносимо сверкающие, стекали с ключиц существа на его узкую грудь и дальше – на живот.

Существо ничего не сказало: стояло и смотрело.

Такой чистой, гладкой, белой кожи я никогда не видел; привык с младенчества к обветренным, загорелым лицам, ко лбам и щекам, тёмным от морозных ожогов, погубленным трещинами и морщинами; я стоял, изумлённый, и не отрывал взгляда от хозяина княжьего дома: он был словно облит топлёными сливками; он был удивителен.

Существо не село на костяную скамью, и даже к ней не приблизилось.

Злыдень поклонился и сообщил негромко:

– Это пришлые шуты. В доме Радима-кузнеца напали на нелюдя. Сетью ловили и били ножами. Но – не побили. Нелюдь ушёл. Никто не погиб.

Существо медленно кивнуло.

Я подумал, что такие подробности – насчёт ножей и сети – были известны лишь кузнецовым дочерям; наверное, они, дочери, и продали нас, сообщили княжьим людям.

Или, может быть, сам кузнец сходил и рассказал.

Митроха надсадно кашлянул и сделал движение, чтоб подняться с колен.