Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад

Она оперлась на мое плечо и голову – единственный вариант, при котором я мог выдерживать ее вес и при этом впиваться пальцами в лед. Я сделал упор на носки и вдавил их в поверхность. Вопреки всякой логике в этом месте снег оказался мягче, и постепенно мне удалось зацепиться за него. Мы остановились прямо у края воронки. Шансов больше не было.

– Сандра, нужно скользить вниз по прямой, понятно?

– Норман, у меня начинает уставать рука.

Голос у нее был слабенький, и мне стало стыдно.

– Еще немного, – сказал я. – Ты сможешь.

– Далеко?

– Нет, недалеко. Ты готова?

– Не надо нам было никуда идти, – сказала Сандра.

– Мы уже почти спустились. Готова?

– Господи, пожалуйста, спаси нас! – взмолилась она.

А я даже и не вспомнил про Бога… «Вот если спустимся, тогда точно поверю», – решил я.

Тут я почувствовал, что у меня совсем одеревенели ступни и пальцы рук, а значит, мне не удастся долго тащить на себе Сандру.

Я придвинул палку к бедру, изо всех сил воткнул ее в снежную корку. Согнув колени, отпустил ступни Сандры.

– Держись рядом со мной, – велел я.

Свободной рукой я коснулся земли. Пальцы судорожно цеплялись за лед. Я вытянул одну ногу, разрыхлил носком верхний слой, вклинился глубже и проверил устойчивость. Затем сделал то же самое другой ногой. Мы методично спускались вниз, и я чувствовал, что мои движения складываются в связную технику.

– Мы везунчики, – повторил я одну из любимых фраз отца. – Так держать!

Из-за этих слов меня так и потянуло к отцу. Я увидел сверху молодое деревце, покоробившееся от моего давешнего падения, и понял, что мы прошли всего-то метров десять. Такими темпами нам никогда не одолеть этот спуск. Ни-ко-гда. Но, увидев выше дерева смутный силуэт – тело отца, – я почувствовал, что надо задавить сомнения.

Я волен выбирать, как воспринимать эту бесконечную ледяную завесу, – совсем как в той истории с фруктовой водичкой.

– Давай-ка прибавим скорости, – сказал я Сандре. – Мы должны поймать свой шанс.

Я пополз вниз, и поначалу она держалась рядом. Плечо у меня онемело, и я настолько сосредоточился на собственных движениях, что вскоре опередил ее метра на полтора.

– Ползи вниз, прямо на меня! – увещевал я Сандру. – No problemo!

Однако вместо этого она начала съезжать влево. Я уже не мог подняться по склону, чтобы ее остановить. Весь мой план рухнул: ее рука, плечо и бедро соскользнули в воронку.

…как пошел в шестой класс. Средняя школа находилась недалеко от моего нового жилища – дома в стиле «крафтсман»[45] постройки 40-х годов, с двумя спальнями и ванными. Он стоял на обрыве, откуда открывался вид на залив Санта-Моника. Отец купил его за бесценок, потому что несколько лет назад во время сильного ливня соседний домик смыло в каньон. Но папа счел, что наш дом вполне надежен, так как прошел испытание ураганом и устоял.

Новая жизнь в пригороде сразу же захватила меня. Мои ровесники постоянно обсуждали видеоигры, бейсбольные карточки и последние события из «Старски и Хитча»[46], а я был в этом полным профаном. Поэтому я поставил себе целью научиться играть в «Outer Space» и почаще смотреть сериалы.

Очень скоро мне стало до боли очевидно, что моя манера выражаться вызывает удивление, а рассказы про Мексику или Топанга-Бич вовсе не помогают завоевать симпатии местных ребят. Они просто смотрели на меня как на сумасшедшего и не заговаривали со мной. А идиллическая фантазия о том, как мы с друзьями гурьбой бредем на занятия, была грубо разрушена новым законом о десегрегации школ[47]. Правда, я шел вместе с соседскими ребятишками по дорожке, как и мечтал, но потом мы садились в автобус и сорок минут ехали до Южного Централа[48].

Но кое-что осталось неизменным: Ник сидел все в том же кресле-качалке и смотрел те же самые передачи. Как всегда, они с мамой то и дело ссорились, а Санни по-прежнему спала в моей комнате. Выходные я проводил на пляже в Топанге и катался на волнах вместе с легендарными серферами. Почти все они теперь жили выше по каньону или по другую сторону шоссе, в «Змеиной яме»[49]. Мы собирались у спасательной станции (перестроенной из домика наших соседей), хранили под навесом свои доски и прятали в уголках и щелках драгоценные восковые плитки. Пляж выглядел совсем непривычно – всего лишь полоска грязного песка да ведущие в никуда разрушенные ступеньки.

Той осенью Ник снимал на кинокамеру все мои футбольные матчи, которые проходили по утрам в субботу. На следующей неделе он приносил рулоны пленки «Супер 8» домой к тренеру. Порой там собиралась вся команда, и тренер разбирал нашу игру. В дни матчей Ник давал мне свои тяжелые грузила для рыбалки, и перед контрольным взвешиванием я засовывал их под набедренные щитки и в защитную чашечку для паха. Из всей лиги только я один пытался завысить свой вес. Половина игроков моей команды все утро просиживали в сауне, пытаясь скинуть килограмм-другой, чтобы их допустили к игре.

Ник был моим преданным фанатом и кричал мне с трибуны, откуда снимал игру. Он рассказывал всем своим друзьям, что я не раз сталкивался лицом к лицу с самыми крупными мальчишками и никогда не уступал им. Я радовался, что мне удалось вызвать его восхищение, и мечтал, чтобы мы и дальше ладили так же хорошо. Впрочем, нельзя было предсказать, когда он снова сорвется, и поэтому я не слишком доверял этим идиллическим моментам.

Отец тоже приходил на все матчи, но никогда особенно не комментировал их. В старших классах он повредил колено, играя в футбол, и считал, что эта игра не стоит того, чтобы подвергать риску мое будущее в хоккее, лыжах и серфинге – трех видах спорта, в которых я действительно мог бы добиться успеха.

* * *

Зима в том году выдалась ранняя, и перед Днем благодарения я уже тренировался с лыжной командой Маунт-Уотермана. Нас было четверо. Как-то вечером, после долгой тренировки на уставленной воротами трассе, отец заставил меня ехать по голому льду до машины. Потом я еще дважды проделал этот путь – так он приучал меня ко льду.