Жена авиатора - Мелани Бенджамин
Шрифт:
Интервал:
Я должна была защитить Элизабет, ведь для Дуайта я так и не смогла ничего сделать. Точно так же я должна буду оберегать своего ребенка, когда он родится.
И внезапно я ощутила непривычную силу и решимость. И ощутив ее, почувствовала, как согрелись мои дрожащие члены, успокоилось прерывистое дыхание. Меня больше не огорчало, что я опоздаю на встречу, не заботило, будет ли Чарльз ждать меня к обеду или нет, и не волновало, что думают обо мне эти женщины в приемной. Все это не имело значения, потому что теперь я чувствовала, что готова к рождению ребенка.
Готова к материнству, единственному путешествию, в котором мой муж не может меня сопровождать.
– Посмотри в объектив! Милый, посмотри в объектив!
Я стояла позади Чарльза, улыбаясь моему сыну. Маленький Чарли сидел на высоком стуле, махая ложкой, а перед ним на подносе лежало пирожное с воткнутой в него одной свечкой. Мама и отец стояли позади меня; мы все махали руками, агукали и вели себя гораздо глупее, чем ребенок. Он просто смотрел на нас с комической серьезностью, сжимая в пухлом кулачке серебряную ложку, и в конце концов мотнул головой, как будто удивляясь, что за странные существа эти взрослые.
– Прекрасно, – сказал Чарльз, щелкая затвором, – мы его увековечили!
– Тогда, может, стоит освободить его?
Я подошла к малышу. Теперь, когда мы перестали вести себя как дрессированные обезьяны, он переключил свое внимание на пирожное и разламывал его с помощью ложки, смеясь и радуясь производимому им беспорядку. Мое сердце таяло, наблюдая за ним; какое же это блаженство – делать из пирожного кучу крошек с помощью ложки! Каким невинным, каким дивным был мой малыш! Мне до безумия захотелось схватить его на руки и сжать в объятиях, но я поборола свой порыв.
Материнский инстинкт нужно сдерживать; я повторяла эту фразу по сто раз в день. Чарльз и я решили воспитывать сына по методу Уотсона[23], который был тогда в большой моде. Это был строго научный метод – день Чарльза-младшего был расписан по минутам. Кормления происходили в одно и то же время, так же как и сон, игры и т. д. Ничто не пускалось на самотек, и, что самое главное, ребенок поощрялся к самостоятельному развитию без ненужного, потенциально вредного влияния неуемной материнской любви.
В соответствии с выбранной методикой сразу же после рождения ребенка я была почти полностью освобождена от забот о нем. Мое тело снова стало необычайно легким и гибким, я как будто летала. Няне, которую я наняла, были даны точные инструкции, как вести себя в детской. Когда мы были дома, то видели ребенка только несколько раз в день. Его нам показывали скорее как экзотического представителя флоры или фауны, чтобы мы могли им восхищаться. Когда его клали мне в руки, завернутого в очаровательный маленький сверток, я не знала, что с ним делать. У меня не было никакой привязанности к вопящему краснолицему существу, которое больше всего на свете хотело сосать свой кулак.
Я знала, что это мой сын, помнила, как с трудом выбралась из темноты, когда он родился, как увидела ямочку на подбородке, точно такую, как у Чарльза, и улыбнулась от облегчения, что он не похож на меня; его нос был очаровательной пуговкой, а глаза смотрели прямо мне в душу. Откинувшись на подушки с удовлетворенным вздохом, я почувствовала себя по-королевски; я сделала свое дело. Произвела на свет наследника, о котором Чарльз и все вокруг так мечтали. В то время как я восстанавливала силы наверху, внизу дверной звонок в доме моих родителей не переставал звонить целыми днями.
Приходили ворохи поздравительных телеграмм вместе с цветами и подаркам – Луис Б. Майер[24]прислал маленькую кинокамеру; Эл Джолсон[25]обещал прийти к нам домой и спеть «Сонни бой» лично моему ребенку; Уилл Роджерс[26]прислал ему пони. В воскресенье после его рождения в церквях по всей стране отслужили службы; музыканты сочиняли колыбельные в его честь; его именем называли школы. Некоторые сенаторы в Конгрессе предлагали сделать день его рождения национальным праздником.
Я никогда не видела Чарльза таким взволнованным, а потом, когда все было закончено, таким гордым, как в тот день. Он был еще более горд, чем тогда, когда я в первый раз самостоятельно вела самолет. Он держал меня за руку до того момента, когда боли стали слишком сильными и вокруг меня засуетились врачи и сестры, и не отходил ни на минуту. Даже чтобы выкурить сигарету или совершить еще какой-нибудь огорчительный поступок, которые так часто делают мужчины в такие минуты. Он оставался рядом, и каждая деталь этого дня отпечаталась в моем сердце. Мне навсегда врезалась в память эта картина: морщины волнения на его всегда гладком лбу, его успокаивающее бормотание, когда я почти не могла разобрать слов, и это от мужчины, который был всегда так скуп на эмоции.
И потом его лицо, когда я очнулась – рот открыт в изумлении, он смотрел на своего сына, как на какое-то чудо, словно не верил, что это могло стать логическим результатом предыдущих девяти месяцев. На лице Чарльза больше не было маски вежливости, которую он носил постоянно, на нем теперь отражались надежда и восторг.
Именно поведение моего мужа, его ранимость и беспокойство за меня потрясли меня в тот день, а не поразительный факт появления на свет нашего ребенка. Небольшое удивление, и только. Потребовалось время, чтобы понять и оценить это событие.
Но теперь, в его первый день рождения, осознание важности этого события пришло ко мне. Я влюбилась в своего сына приблизительно через такое же время, которое потребовалось мне, чтобы влюбиться в его отца. Не сразу, а после ряда все более удивительных событий. Когда он в первый раз улыбнулся. Когда он в первый раз помахал ручкой, увидев меня. Когда я в первый раз смогла расчесать его кудряшки – рыжевато-белокурые, как у Чарльза. Когда он, сидя у меня на коленях, в первый раз погладил меня по лицу, изучая его почти так же скрупулезно, как когда-то делал его отец, как будто пытался запомнить на всю жизнь.
У меня чуть не разорвалось сердце, когда он в первый раз сказал «мама» и посмотрел не на меня, а на няню.
– Думаю, мне следует отдать в печать одно из этих фото, – проговорил Чарльз, надевая крышечку на объектив своего «Кодака», – возможно, это удовлетворит этих стервятников, этих проклятых газетчиков. Как минимум это даст им новый материал, чтобы не писать про очереди за хлебом и про гувервилли[27].
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!