Санаториум (сборник) - Людмила Петрушевская

С этими словами он написал адрес на своей визитке и отдал Ариадне ключи вместе с карточкой. И она все это немедленно выкинула.

Мастроянни подобрал ключи и бумажку и с горькими ругательствами уехал: видимо, все-таки рассчитывал на поживу. Это ведь траты и траты, уже снятая квартира, а теперь еще и каюта на яхте.

Что делать, думала Ариадна. Билет у нее дешевый, не подлежит сдаче, но, может быть, удастся уговорить людей Аэрофлота взять ее на борт, если будут места.

Надо ехать в аэропорт. Проклятый Мастроянни снял квартиру в удаленном новом районе, бесконечном и ледяном, как Гималаи. Ариадна шла, шла, встретила прохожих, узнала где метро.

И так, путем спроса, она поздно вечером добралась до аэропорта, голодная как зверь. Она села, достала из чемодана бородинский хлеб, положила его себе в сумку и стала тайно отщипывать кусочки.

Может быть, тут придется прожить все 10 дней, думала она, с тоской глядя на спящих вдоль стен смуглых людей, закутанных в свои тряпки.

У нее в запасе не было ничего, кроме летнего обмундирования и этой курточки.

Надо добыть денег. Может быть, позвонить риелтору Кариночке? Она богатая.

Карина ответила эсэмэской, что находится в Канаде, на севере, в лесу, и связь будет прервана вот-вот.

Оставались знакомые по йоге, но среди них Ариадна была самая богатая. Все остальные боролись за существование с примерно одинаковым результатом, и все так или иначе были должны Ариадне.

Коллеги бы помогли, но возвращаться потом в «банку» как побитая собака? Униженной и покинутой девушкой по вызову?

Коей, собственно, она и являлась.

Ариадна, унылая как беженка, встала, поволокла чемодан за собой, умылась в туалете, вытерлась салфетками, выпила воды из-под крана (бородинский хлеб стоял в горле), вернулась на свое место, вытянула ноги, поставив их на чемодан, и попыталась заснуть.

Следующий день она провела, беседуя с представительницей Аэрофлота, темпераментной смуглой итальянкой. Ариадна сплела историю о внезапной болезни мамы, о срочном возвращении, рассказала о проданной машине и купленной только что квартире и о том, что в Риме около Колизея цыганские дети облепили ее, прося милостыню с фанерной дощечкой буквально у горла, выпотрошили сумку и украли кошелек с деньгами и кредитной карточкой (реальная история с подругой). Тут же Ариадна вынула из кармана и протянула представительнице Аэрофлота банку черной икры. Итальянка испугалась. И отвернулась тут же, поглядев на потолок.

Ариадна поняла, что это была взятка при исполнении служебных обязанностей и на глазах у камер слежения! И тут она заплакала.

Вид, наверное, у нее был такой ужасный, что агентша повернулась к ней, почувствовав беду, и ухватила ее за локоть, понимая, что Ариадна сейчас упадет.

В течение следующих десяти минут агентша морщилась, цыкала зубом, набирала воздух в легкие, чтобы отказать, но при словах «я не ела сутки» сорвалась, стала орать: «Идите в приют, там дадут завтрак и ночлег».

– У меня нет денег доехать до Рима, – сказала почти полную правду Ариадна.

Через два дня Ариадну посадили в самолет.

В Шереметьеве она сняла с карточки последнее, чтобы оплатить такси.

Пошли родные до боли московские места, Ариадна была счастлива, и в четыре часа дня она добралась до своей квартиры, в которой не было даже холодильника, только надувной матрац и старинный венский стул, принесенный от местного мусорного контейнера. И ведро под раковиной, заполненное сверх меры (забыла вынести перед отъездом).

В квартире от человека, вознамерившегося изменить свою жизнь и уехать в деревню, якобы паркет (дерево, дерево, говорил хозяин, сносу нет) разнообразно играл под ногами, причем многих клавиш не хватало. Стены представляли собой произведения соцарта (будучи обклеены облезлыми газетами двадцатилетней давности с тогдашнего портретами президента и каких-то неведомых политических лидеров).

Вещи Ариадны в ящиках и мешках громоздились посреди комнаты.

Ариадна с тоской огляделась. Штора хозяина, перед отъездом висевшая на двух гвоздях, теперь была приспущена, как флаг, и повисла на одном. Противоположные окна соседней пятиэтажки просматривались все до одного.

Ариадна решила поправить дела, влезла сначала на помойный венский стул, потом на подоконник, надела штору дыркой на гвоздь обратно, переступила по подоконнику к стулу и опустила ногу на сиденье. И рухнула вниз.

Ну не смешно ли, подумала она, теряя сознание. Прямо сцена из кинокомедии.

Очнувшись, она вызвала скорую и вернулась домой только через пять дней (Ариадна, будь ты неладна). С заклеенным носом и левой рукой в гипсе и на перевязи.

Она под свою ответственность выписалась из хирургии, не желая еще и проводить в больнице Новый год: на дворе-то было уже тридцать первое декабря.

Снова родная квартира, снова здорово всё, в том числе созревшие, судя по запаху, остатки когдатошнего ужина в ведре.

Не терпеть же еще и это?

Ариадна, не переодеваясь, все в той же римской спецодежде (светлая курточка и джинсы, кроссовки и не очень свежие носки) – выперлась белым днем к мусорному контейнеру, откуда и был неделю назад взят предательский стул.

Она, идя в нужном направлении, вдруг, как экстрасенс, поняла, что что-то сейчас произойдет, допустим, из помойки донесется писк выброшенного котенка (или трех!). И она вынуждена будет спасти всех погибающих. Или раздастся стон бомжа (с теми же последствиями). Однажды она уже привела в свою бывшую съемную квартиру бедную женщину, которая пристроилась при дожде ночевать у мусорного контейнера (подъезды у вас теперь все заперты, а билет на поезд только на завтра, и к тому же на вокзале много ментов).

Ко всему была сейчас готова Ариадна, только не к тому, что последовало затем.

Мимо на хорошей скорости проехала машина, обдав Ариадну с головы до ног ледяной новогодней грязью. От неожиданности Ариадна выронила ведро и упала на одно колено, сберегая загипсованную руку. Из ведра высыпалось все содержимое, усеяв проезжую часть ошметками, огрызками и драными коробками. Стоя коленом в грязи, Ариадна заплакала. И, глядя вслед машине, она подняла вверх здоровый кулак и стала кричать вроде боярыни Морозовой:

– Проклинаю! Проклинаю тебя!

Она выкрикивала проклятия по точному адресу. Потому что та машина стояла. И из нее уже бежал испуганный мужик.

Он поднял плачущую Ариадну, которая продолжала изрыгать свои проклятия.

Этот мужик прибежал к своему полному поражению, к ругающемуся, грязному существу с белым пластырем на носу, с висящей на перевязи загипсованной левой рукой, со слезами, которые уже проделали на черных щеках светлые полоски.

Он, держа Ариадну за талию, поднял ведро, поставил его и свободной рукой стал собирать в него мусор с мостовой, он отнес ведро в контейнер, не отпуская Ариадну, он бросил это ведро там, потом он поднял плачущую Ариадну на руки и понес ее в квартиру, беспрерывно спрашивая куда идти.