Император - Денис Старый

сидит на горшке русской император, страдающий с похмелья, с растрепанными волосами, опухшим лицом и щурится рассмотреть своего слугу-дворянина. Хотя, чего смущаться? Во Франции целые интриги строят, чтобы только вынести ночной горшок у короля, а процесс одевания монарха возведен в сакральное таинство.

— Ну, если Степан Иванович с Вами имел разговор, то, думаю, все в порядке. Пригласите кого-нибудь, чтобы убрать эти мешки под глазами, а еще я сейчас напишу записку для господина Шешковского, и Вы ее незамедлительно отдадите вестовому, чтобы он передал Степану Ивановичу, который, скорее всего, в Петропавловской крепости. Итак, Антуан. Что у нас на сегодня? — сказал я, пытаясь вспомнить, а что же, действительно, я на сегодня планировал.

Что касается записки Шешковскому, то я велел ему самолично, или пусть работу выполнит кто из особо приближенных, выяснить что это такое было ночью. Нет! Я помнил, что и как. И мне эти воспоминания были усладой. Но! Мое отношение к Екатерине такое: чтобы она не сделала, это может иметь цель, задачи, следствия. Можно допустить, что женщина просто стосковалась по мужской ласке. Так, оно, наверняка и было. Но подобным образом играть страсть, даже Екатерине Алексеевне не под силу. Ну могли же быть и иные мотивы! Вот были ли они и какие могли быть, нужно выяснить. А после такой ночи мне будет нелегко найти женщину для физиологических потребностей, уж больно все было… феерично, что ли.

Из того, что я планировал, как минимум одно весьма интересное дело можно уже отложить. Думал, что проснусь с Ефросиньей и побалуюсь. Но, какое бы отношение у меня ни было к Екатерине, но после ночи с ней приглашать Фросю желания не было. Наверное, для профилактики пора давать указания сменить мне подругу.

— Ваше Величество, сегодня у Вас были запланированы встречи с академиком Ломоносовым Михаилом Васильевичем, канцлером, господином горнозаводчиком Твердышевым, а также прибыл ваш камердинер господин Брокдорф. Он вчера был расстроен и изволил напиться, — докладывал Антуан.

— Это все? — спросил я.

— Ваше Величество, это до обеда! — невозмутимо ответил Антуан.

Вот, замечательный исполнитель, но как-то нет в нем русской души, что ли — все так четко, ничего не забывает. Илья тоже имеет феноменальную память, но вот такой невозмутимостью, да в ситуации, когда император изволил гадить, он не обладает.

Через час я уже был готов воспринимать информацию, пусть в голове и еще немножко отбивали барабанную дробь мои фантомные тараканы.

— Антуан, пригласите господина Ломоносова и принесите чаю с лимоном, — повелел я уже на ходу, так как направлялся в соседнее помещение, где был мой, по местным меркам, шикарный для всесторонней работы кабинет.

— Прошу простить, Ваше Величество, господин Ломоносов не один. С ним господа Георг Вильгельм Рихман и Даниэль Роландер, — дополнил доклад Антуан.

— Сперва Ломоносов, а уже после шведскую немчуру послушаем.

Михайло Васильевич, видимо, уже заждался меня. Ученый плохо умел скрывать эмоции и нетерпенье, которое проявлялось в его движениях, говорило, что академик сидел под моим кабинетом не один час. Я уже приучаю своих подданных, что рабочий день начинается не позднее восьми утра. Тут же из-за некоторых событий вчерашнего вечера и ночи я только проснулся чуть позднее одиннадцати. Вряд ли получится отработать всю повестку дня, так как только разговор с Ломоносовым может затянуться не на один час.

— Ваше императорское величество! — Михайло Васильевич изобразил поклон.

Как бы ни силился Ломоносов демонстрировать светскость и придворный этикет, в нем все еще жил сын рыбака-помора.

— Михаил Васильевич, уж кому, но вам, когда мы наедине, позволено обращаться ко мне без чинов. Давайте будем держать великосветскость в присутствии иных лиц, — сказал я, жестом приглашая Ломоносова присесть.

— Я чрезмерно Вас уважаю и не смею ставить Вашу волю и желание под какое-либо сомнение, потому, Петр Федорович, я преступлю через собственные убеждения и буду называть вас так, как это будет угодно моему императору, — сказал Ломоносов, усаживая свое грузное тело на прекрасной выделки стул с императорской мебельной фабрики.

— Вот потому, Михаил Васильевич, и не хочу я в разговоре с Вами сколь много светских манер и придворного этикета. Мы потеряли на приветствие более пяти минут. Давайте сперва пройдемся по тем проектам, которые сейчас в работе, — сказал я, открывая свой блокнот с закладкой «Ломоносов».

— Перейду сразу к делу. Мы изменили смесь, которая двигает ракеты. На основе пороха снаряды летят лучше и дальше. Но при этом еще больше сокращается масса заряда. Есть подвижки в деле летательных шаров, но докладывать об этом рано, нужно все испытать. К вопросу бездымного пороха подошли близко, но уже понятно, что для такого пороха не подойдут стволы фузей, которыми нынче вооружены наши войска. Работаем над сплавами, — докладывал ученый.

— Телеграф? — спросил я о связи, так как именно этот вопрос для меня был более животрепещущий.

— Господин Рихнер по Вашим подсказкам, Петр Федорович, разработал световой язык, стучащий с точками и тире. Еще не все продумано, но это дело ближайшего будущего, — докладывал Ломоносов.

— Я готов ассигновать банковскими бумагами строительство оптического телеграфа между Петербургом и Москвой. Не думаю, что сможете быстро, даже усилиями Вашего друга Георга Рихмана, соорудить электрический телеграф. Продумайте завод по производству проводов. Можете привлекать к делу мощности Компанейства и господина Твердышева. Никиту Акинфеевича Демидова пока не трогайте, так как у него важный заказ. Не стоит ему распылять свои силы. По железным дорогам Вас не спрашиваю, тут мне должны иные люди сообщить. Я же благодарю Вас, что помогли господину Ползунову и его команде.

— Самая большая проблема, Петр Федорович, это подшипники. Получится научиться их производить хорошо и много, дело пойдет быстрее, — сказал Ломоносов и перелистнул лист бумаги. — Переход на метрическую систему измерения идет сложно, но Петербуржская вервь, как и ряд заводов на Урале уже считают двойной системой: привычной и метрической. В университете самолично подготовил курс по изучении этой системы.

— Подождите, Михаил Васильевич, давайте сперва опробуем и посмотрим на качество тех же кораблей и единого вида пушек. Тем более, что не вся система измерения готова, — я лукаво посмотрел на Ломоносова.

Мне уже было известно, что в науке появились, пусть пока и в очень, ну очень, тесном кругу, новые единицы измерения: Ломы и Рихнеры. Русские ученые не страдают скромностью и назвали Амперы «Ломами», то есть «Ломоносовыми», ну, а Ватты, соответственно, «Рихнерами». Не сломает ли язык хозяйка квартиры из будущего, когда станет платить сто Рихнеров за свет? Не сломает! Может только сократит до простоты «сто Рихнеров» до «ста херов». Ну, это в том случае, если плата будет чрезмерной.

— Изучайте дальше. Привлекайте ученых. Кстати… как дела в Академии наук? — вспомнил я, что буквально недавно русская наука лишилась, как официального руководителя, в лице Кирилла Григорьевича Разумовского, так и фактического, Теплова Григория Николаевича.

— Не извольте беспокоиться, Петр Федорович! Все произошедшее пойдет только на пользу делу, да избавит меня от сердечных болей и переживаний после постоянных споров и ссор с Тепловым и с этим… Миллером, — последнюю фамилию Ломоносов чуть ли не выплюнул [Миллер и Ломоносов были непримиримыми оппонентами был даже случай, когда Михаил Васильевич гонял немца с оглоблей в руках].

— Я не хотел, чтобы Миллера выгнали из Академии. По мне он, пусть и слегка заблуждается, — увидев намерение мне возражать, я одёрнул русского ученого. — Охолони, Михаил Васильевич! Истина рождается в спорах! А то, что твой противник разумник, коих поискать нужно, только делает эти споры оправданными и полезными.

— Простите, Петр Федорович, но я… — все же попробовал Ломоносов вновь начать меня убеждать в правильности антинорманнской теории, но я жестом руки, повелительно, пресек попытку.

Как человек из будущего, я знал, что, по крайней мере, скандинавы какую-то роль в формировании древнерусского государства сыграли. Какую именно? Вот тут пусть историки и поспорят, опираясь на фактический археологический материал. Будучи в прошлом будущем человеком состоятельным, я выступал спонсором некоторых археологических экспедиций, в том числе и в Ладоге и в Гнездово. Потому кое что, но знаю. Как был не хотелось, чтобы никаких пришлых в деле создания древнерусского государства не было, они там