Асфальт и тени - Валерий Казаков

Всю дорогу от загородной резиденции губернатор анализировал ночной разговор со своим ближайшим помощником и тайным магом Остапом Гоблиным, человеком путаным, невзрачного вида, распускавшим о себе самые невероятные слухи. Зная манеру шефа перепроверять важную информацию минимум в трех источниках, Остап Борисович, прежде чем сунуться к нему с какой-нибудь интригой, заранее готовил эти самые источники и всегда переигрывал своих конкурентов в борьбе за близость к телу, а посему пользовался неограниченным доверием.

После инаугурации, на товарищеском ужине для избранных Гоблин почти не пил, ходил кругами и всем своим видом показывал, что хранит в себе такой секретище, что, не донеси его сию минуту до губернаторского слуха, весь мир взлетит к чертовой матери.

Дождавшись, когда немногочисленные гости и родственники разбредутся по непривычным своей роскошью апартаментам, Остап бросился к шефу:

— Иннокентий Африканович, дело государственной важности!

— Потерпит до утра.

— Нет, — с металлической ноткой возразил он, — это касается вашей личной безопасности и гнусной интриги основного союзника.

— Что?! — взлетели начальствующие брови. — Какого союзника?

Гоблин, сделав страшные глаза, прижал палец к губам, многозначительно кивая на потолок и стены.

— Тогда жди, сию минуту выйду, только смокинг сниму.

«Сию минуту» растянулось на добрый час. Остап Борисович потерял всякую надежду и уже, раздосадованный, собрался уходить, когда появился губернатор в спортивном костюме. Велев охране следовать на почтительном расстоянии, они двинулись на первую многочасовую прогулку по уютным березовым аллеям бывшей обкомовской дачи. Позже такие гуляния, с обсуждением губернских тайн, войдут в традицию.

Гоблин, оседлав любимую тему измены и предательства, заговорщически шипел почти до трех часов утра.

Сурок вернулся с прогулки решительным и абсолютно трезвым. Все спали, только у реки, упившись на радостях, громко горланили песни свободные от дежурства охранники, шоферы и прочие из ближнего круга.

«Гордись, даже местный сброд и тот веселится в твою честь, — прикрывая окно спальни, в которое тянуло короткой утренней прохладой, не без гордости подумал он. — Вот вам хрен, ручным они решили меня сделать! Поживем — увидим».

Иннокентий Африканович в радостном предвкушении битвы уснул крепким сном воина.

И вот теперь, сидя в машине, он слово за словом обдумывал услышанное ночью.

«Борисович как всегда сгущает краски, но с этой шантрапой надо что-то делать. Просто так они, естественно, не сдадутся. За эти дни достали своей жадностью, припудренной местным патриотизмом. Это им дай, на ту должность назначь, этого уволь, того переведи. Деньги они подкинули немалые, но ведь знали, кому дают, знали, что это только первый этап, да и денежки-то у них левые.

Прав Остап, решить надо сегодня и все — из сердца вон и с глаз долой. Зато полная экономическая свобода. Как это я сам не додумался? Я — губернатор, избранный народом, а они кто? Жулье! На кой черт побираться? А так — и долги отдавать не надо и делиться не с кем. Хоть завтра готовь деньги на Москву. Царь совсем плох. Хорошую весть вчера шепнули: месяц, от силы три протянет. Надо спешить, охотников и здесь, и в той же Сибири хоть отбавляй!»

Хлопнув по спине охранника, он резко бросил: «Силовиков ко мне!»

Машина остановилась в колодце внутреннего двора администрации. Тяжкая, гнетущая духота висела над городом. Все только начиналось.

Петр Васильевич жил сучьей жизнью, так, видно, было написано ему на роду. Но про это он, к счастью, не знал или не хотел знать, сказать же правду бывшему секретарю обкома партии никто не осмеливался.

В былые времена профессия политического руководителя, овеянная славой Павки Корчагина, таинственностью подпольной борьбы, была сокровенной мечтой многих и лидировала в романтическом рейтинге подрастающего поколения. Да что там подростковая романтика, вся наша жизнь была пронизана и переполнена бесцветными внуками непогрешимого Ильича, которых без особого труда можно было распознать по одинаково серым или темно-синим костюмам, пустым, вылинявшим от беспринципности и страха глазам. Они дни и ночи без устали радели о народном благе и государственных интересах.

Священное дело защиты государственности и, конечно же, забота о благосостоянии людей во все времена остаются главным делом самого государства. Если внимательно присмотреться, в гнутом зеркале истории без особого труда можно увидеть, что забота о самом себе является основной, выражаясь научно, функцией деятельности любой государственной машины. Забота о достатке человека, наивная вера в социальное равенство служили сладким обманом в мире горя, слез и тяжелого, отупляющего труда. Горечь повседневности воспринималась сознанием как обжигающая глотку необходимость, после которой долгожданное тепло разливалось по усталому телу, появлялась уверенность, и сладкие грезы неизбежно светлого будущего заставляли сильнее колотиться надсаженное работой сердце. Тысячелетняя наивность человечества, свято верующего в дармовую для всех еду, с особым цинизмом воплощалась какой-то таинственной и могущественной силой в нашем многострадальном Отечестве.

Толпы людей, ослепленных заботой о государстве, со звериным остервенением несколько десятков лет с завидным успехом истребляли друг друга. Некогда огромная страна разделилась на два доминирующих класса и мятущуюся прослойку. Один класс сидел за колючей проволокой, другой его охранял, а трепетная прослойка доносила на представителей обоих классов и саму себя. Из ее среды и выросла особая формация советских людей, ремеслом и внутренней потребностью которых было чутко вслушиваться в шепот на соседской кухне, с самозабвением рыться в мусорных ведрах, с государственным видом обнюхивать использованные импортные презервативы. Эти люди были повсюду, никуда они не делись и теперь. Именно к такой когорте и принадлежал Петр Васильевич.

Кабинетик у партийного генерала (он успел в свое время поработать в соответствующих органах) был небольшой, но ведомство, к которому ему посчастливилось пристроиться, обещало стать хлебным, а самое главное — он опять стоял на защите народных интересов. Не надо было с утра до ночи гонять покусившихся на государственную копейку мошенников. Изнуряющий труд сыщика, пахнущий потом и несвежим бельем, бессонные ночи и общение со строптивыми фанатиками своего ремесла, — все это было позади.

Порой ему казалось, что старые добрые времена вернулись, многие сослуживцы, безвозвратно канувшие в безвестность, удобно расселись на солидных государственных должностях и потянули за собой своих. То же, с опасливой оглядкой наверх, делал и Петр Васильевич. Он, как никто другой в новорожденной бюрократической структуре, понимал, что именно кадры решают все. Чьи кадры — тот и сильней. В сущности не столько важна была должность, которую занимаешь, сколько возможность подобрать и расставить своих людей.