Портрет кавалера в голубом камзоле - Наталья Солнцева

Боярин толком не понял, где и каким образом лазутчикам, посланным под личиной торговцев, удалось раздобыть реликвию. Проскальзывали в невнятной речи умирающего иноземные имена… названия чужих городов. Только Сатин сим премудростям не был обучен. Толмача бы привести, да где его взять-то?

Побродив по окрестностям брошенной Орном усадьбы, боярин зорко поглядывал по сторонам: не виднеется ли где свежая землица, не нарушен ли дерн. Ему бы самому пригодились купеческие сокровища. Только Орн не дурак, умело скрыл следы своего злодейства.

Горько вздыхая, семенила за боярином ключница в старой душегрейке, в теплом платке.

– Ищешь чего?

– Орн никого сюда не присылал, пока меня не было? – спросил Сатин.

– Никого, боярин…

Они подошли к пологому холмику, где недавно похоронили Оленьку. Боярин молча стоял, глядя на еловые ветки, которыми забросали могилу.

– Уберите, – сказал он ключнице. – Я место и без того запомнил. А другим знать не надобно.

Она кивала головой, вытирая концом платка мелкие слезинки.

– Стара я стала. Скоро мне помирать… кости болят, в груди будто камень. А ей бы, лебедушке, жить и радоваться… детишек рожать…

– Замолчи, старуха! – стиснул зубы боярин. – Отольются Орну наши слезы… настигнет его жуткая кара. Попомнишь мои слова. Будь он проклят!..

Как в воду глядел молодой Сатин. Сам хотел убить коварного чужеземца, да судьба распорядилась иначе…

Разгневанный царь Иван Васильевич послал за Орном опричный отряд. Выкурили «государевы люди» злодея-изменника из лесной чащи, гнались за ним до самых останкинских топей. Лошади храпели, проваливаясь в черную жижу. Над болотами курился аспидный туман. Сумерки быстрее обычного заволокли пустынные окрестности. Зловеще вздыхала топь, из ее вязких глубин поднимались на поверхность и лопались пузыри смердящего газа.

– Назад! Назад! – кричали друг другу всадники.

Орн уводил свою «волчью стаю» все дальше, в самое сердце трясины. Казалось, рядом с кочки на кочку прыгали мохнатые лешие, хохотали и глумились над измученными беглецами. Желтая луна выкатила воспаленный глаз и тут же исчезла в тучах. Перед Орном вдруг возникла горбунья в лохмотьях и погрозила ему клюкой.

– Прочь! – рявкнул он, замахнулся на нее кнутовищем.

– Ха-ха-ха-ха! – раскатисто заливалась старуха. У нее было юное белое лицо Ольги с соболиными бровями, с нежным румянцем на щеках. – Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха…

– Сгинь! Пропади…

– Сам сгинешь… сам пропадешь… – прошипела горбунья, растворяясь в тумане.

Лошадей пришлось бросить, и те с испуганным ржанием разбрелись по мелколесью. Погоня отстала.

– Вперед… – не оборачиваясь, хрипел Орн. – Вперед…

Под ногами хлюпало и чавкало. В сапоги набралась ледяная вода. Запах торфа и гнили забивал дыхание. Кочки, покрытые обманчивой зеленью, проваливались под усталыми путниками. Черные коряги казались водяными, всплывшими, чтобы хватать их за мокрые полы кафтанов. Кто-то из беглецов оступался и с животным ужасом погружался в трясину. Истошные вопли тонущих, которых засасывала голодная топь, разносились далеко по болотам. Им никто не помогал, даже не оглядывался на их крики. Вокруг что-то ухало, фыркало, стенало и булькало…

Орн не заметил, как остался один. Непреодолимый страх гнал его вперед. Стемнело… Он обессилел и остановился передохнуть. Голова кружилась, рот пересох, сердце бешено билось о ребра, бока болели. Вокруг расстилалась бескрайняя топь. С шумом вырывался из ее нутра болотный газ. Кто-то нашептывал беглецу в уши:

– Сюда… сюда…

Орн молился Духу Болот, но тот отвернулся от него, как будто мало жертв приносил ему жестокий опричник. Вдруг впереди мелькнул свет… словно вышла из облаков луна и облила стройную женскую фигурку в белой рубашке с широкими рукавами, собранными на запястье, с серебряной обнизью по подолу…

«Неужто Ольга? – вспыхнуло в меркнущем сознании чужеземца. – Откуда она здесь?»

– Ольга… – сипло позвал он, но девушка молча поманила его за собой.

– Сюда… сюда… – пронеслось над трясиной.

Орн, шатаясь, двинулся следом за чудесным видением. Сжалился над ним Дух Болот, послал проводника… Вернее, прелестную проводницу. Она выведет его из гиблого места на твердую землю, где растут деревья и где он сможет вскочить на коня и умчаться на свою далекую полузабытую родину…

Шаг, еще шаг. Фр-рр-ррр! – возмутилась топь, не желая упускать добычу. Орн больше не глядел под ноги, устремившись к спасению в виде светящегося женского силуэта. Девушка будто порхала, легко и беззвучно мелькая перед его усталым взором.

– Ольга-а-а…

Проводница не оборачивалась. Ее рукава взмахивали, словно крылья ночной птицы, которая вот-вот оторвется от мшистых кочек и умчится в холодные небеса.

– Нет… нет… не оставляй меня, – шептал обветренными губами Орн. – Без тебя я пропаду…

– Пропадеш-шш-ш-ш… – змеей шипела мерзкая старуха с уродливым горбом на спине.

Ее седые космы развевались, белея в темноте. Ее клюка с хлюпаньем вгрызалась в черную жижу, и брызги летели Орну в лицо. Он не пытался закрыться, боясь потерять из виду девичью фигурку…

В какой-то момент он сообразил, что никакой девушки впереди нет, а вместо нее злобно хихикает отвратительная горбунья в жалких лохмотьях.

– Ольга-а-а-ааа!.. – завопил Орн, размахивая руками. – Ольга-а-а-а…

Он почувствовал, как его нога скользнула куда-то вниз, и в ужасе рванулся, еще глубже увязая в зыбучей трясине. Шапка свалилась с его головы, кафтан намок. Топь плотоядно причмокивала, увлекая его в свое гнилое чрево…

Последнее, что он услышал, было бульканье пузырьков газа и звонкий девичий хохот:

– Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…

Поселок Летники. Наше время.

Банкир не оставлял надежды уговорить Зубова продать если не всю коллекцию, то хотя бы ее часть.

– Полотна у тебя, Валера, не ахти… Ни одной яркой звезды нет. Ни Боровиковского, ни Левицкого, ни Рокотова. Картины, прямо скажем, на любителя. Продавай, пока покупатель есть. А то получится, как с театром. Загорелся, остыл… рвение иссякло…

– Не надо меня учить, – огрызался тот.

– Слышал я, у тебя вторая актриса покончила с собой. Глядишь, так вся труппа перемрет…

– Хватит! – ударил кулаком по столу Зубов. – Раскаркался, ворон!

Рюмка с текилой подпрыгнула, жалобно звякнули ложки и вилки. Банкир брезгливо поморщился: