Поход - Михаил Тарковский

– Ох, не про нас… Не про нас эта радость… Тундрочка, ты тундрочка, такая ты хорошая. Такая красивая, проглядная, столько ягоды можешь дать, стольких накормить, скажи, что делать-то. Начать с какой стороны?

И вдруг Тундрочка ответила:

– С правильной ты стороны начал, где кочка вытаяла, где мне тебя слушать лучше. Ты хорошая собака, отзывчивая… Знаем мы твои беды-горести, да только дело у тебя трудное, больно на многих завязанное…

– А откуда вы знаете?

– А кедровки на что?

– Понятно… А мне помочь Старшому надо, иначе беда будет и с нашим участком, и с нами.

– Да понимаю. Хорошо, Серый… Смотри. Сейчас сюда подойдёт один зверь, он у нас по хозяйственной части. Он хоть и невелик, но дело знает. Тем более только из отпуска. Поло́ско, можешь подпрыгать сюда?

С сухой наклонной кедринки спрыгнул увесистый бурундучина и, солидно приблизившись, замер.

– Значит, это вот Серый… – сказала Тундрочка.

– Как же слыхали… хе-хе…

– Ему надо помочь… Речь идёт о соболе. Ну и… в общем, поработай с собакой.

– Я так понимаю, что речь идёт о соболе… э-э-э… на начало две тысячи восемнадцатого года. Это у нас… так-так-так… пятнадцатый участок… Конечно, помочь поможем… и мышом, и дикоросами. Но вы собака полёта, а я зверёк практический, и мне надо понимать всё конкретно, что когда, куда и как. И что чем закрывать. А то в прошлом году у нас с голубикой такие накладки из-за пожаров вышли, что на мне до сих пор две тонны висит. А самое главное – тут очень много согласований. Очень. Вы понимаете, что если мы убираем мыша с гарей, то нам надо его куда-то девать. Мы, например, можем его переместить как раз на пятнадцатый участок, чтобы… он, так сказать, приманил соболя. Но мы понимаем, что, когда снег оглубеет, соболь его ись начнёт и в капкан не пойдёт. Мыша, в смысле, а не снег. Вы сами охотник. Это всё надо проработать… Но хорошо, задачу вы мне определили… так что будем решать, хотя сразу предупреждаю: мне время понадобится. Ну и вообще… Вы поймите, мы можем добиться высокой урожайности кедра на пятнадцатом участке. Но всё это не сработает, если мы не создадим условий для выкармливания приплода. И я вам назвал только один момент. Так что переговоры, переговоры и переговоры… Вы даже не представляете… на что замахнулись… Тут есть вещи, которые, так сказать, от светил зависят… Тут… подальше положишь, х-хе, поближе возьмёшь. Подальше спросишь, поближе ответят… Или нет… Ближе спросишь… Но не будем, как говорится, растекаться мышцами по древу… А я со своей стороны сделаю, все от меня зависящее в части… – Он вдруг раздумал доводить мысль: – И в матчасти…

– А как вас найти?

– Да я сам вас найду. Ну, я пошёл, – сказал он кочке.

– Да иди, – сказала Тундрочка и обратилась к Серому: – В общем, он сейчас всё обсчитает, а тебе надо ещё кое с кем потолковать… Я одна тут не решу ничего… А ты сейчас… – Тундрочка сделала паузу, – покопай под снегом рядом с кочкой.

– Здесь?

– Здесь, здесь.

Серый раскопал, расскрёб настовую корку. За ней пошёл в песок перемороженный снег, который он быстро разгрёб и докопался до подстилки, до жёлто-зелёного кристально проколевшего мха, на котором лежали крупные красные клюквины, промороженные до стеклянности.

– Ну что? Что там?

– Клюковка.

– Теперь очень аккуратно, как ты умеешь, возьми зубами клюквину и…

– Съесть?

– Какое съесть?! Всё бы вам есть… Возьми и… только не раздави её и не растопи… Выйди на наст и брось её вперёд перед собой. Вот так вот! Всё… Теперь беги.

Серый всё сделал, как велела Тундрочка, кинул вперёд ягоду, и та покатилась по насту, прозрачно-красная с драгоценной мутнинкой. Солнце наливало её светом, она горела изнутри и быстро летела по алмазно-белому снегу.

Ягодка катилась по лесу, но никто не попадался навстречу, и Серый снова запечалился. Ягода тоже будто подустала и буднично остановилась в снежной ямке. И Серый тоже остановился в недоумении и огляделся вокруг.

Просторный и растрёпанный кедрач был с необыкновенной отчётливостью врезан в слепящий от солнца снег. Вдруг кто-то стукнул костяными палочками. Серый тихо пошёл на стук и замер. Огромный чёрно-сизый глухарь шёл, пальчато растопырив хвост, свесив плоскими вёслами крылья и закинув голову с мохнатой бородой, кровавыми бровями и крупным белым клювом. Двигался он, то убирая, то расправляя хвост с той потусторонней медленностью, с какой цветки распускаются в древних сказах. Сам хвост казался настолько твёрдым, а сизое перо на спине – настолько гладко-литым, что у Серого перехватило дыхание… Глухарь как-то особенно сильно запрокинул голову и перещёлкнул клювом с гулким и костяным звуком.

– Брат мой Глухарь, – сказал вдруг Серый, – не улетай, я тебя не трону.

И слово «брат» прозвучало с такой надеждой и силой смысла, что Глухарь, вопреки всем разговорам о его глухоте на току, не меняя позы и так же медленно идя, сказал:

– Конечно, не тронешь. Тем более сегодня и день такой… Особенный.

В это время с енисейной стороны раздался и широко прокатился по тайге карабинный выстрел… потом ещё и ещё… всего три, через равные и торжественные промежутки. И белую шапку уронила ёлочка, вздрогнув и скорбно замерев. На какое-то время замерли и Глухарь, и Серый, и вся тайга. Потом зашумел в кедрушках ветерок и смял кроны. Ветру было хорошо шуметь в кедровых кистях, в длинных иголках. Чем длинней и гуще были иглы, тем полней и торжественней гуделось ветру, и Серый не мог понять, кто шумит: кедр или ветер, потому что шумели они нераздельно. Глухарь был настолько неподвижен, что Серому показалось, будто всё уже было.

– Хорошее чувство, – негромко сказал Глухарь и снова медленно пошёл, так что Серому пришлось тоже идти рядом. Он никак не мог поймать шаг, приладиться к Глухарю, но помаленьку подстроился. – Главное, подстроиться… – проговорил Глухарь и добавил веско и медленно: – Мы знаем Старшого. И тебя знаем. Ты хорошая собака. Мы тоже не изменяем. Чего ты хочешь?

– Да вот мне, чтоб соболь вывелся и выкормился, а это, сам понимаешь, – мышки, птички, это раз. Ну чтобы он собрался в кедрачах на Хорогочах… На правой стороне.

– Хорогочи… Хорошее название[12]. Да… Так что ж?

– Дак… Хотя бы это…

– Что значит «дык» и «хотя бы»? А снег?

– Да тут столько всего. Голова пухнет. Давай с малого начнём.

– Я всё понимаю – и про мышек, да и про птичек. Чо да как… И где лиса, и где тетеревятник, и сколько на них выводков уйдёт… Никуда не денешься… Так что тут можешь на меня рассчитывать. Но остальное… Даже ягода… Не знаю… И не слушай ты этого Полоско… Он на складе орехов всю жизнь проработал… Договора, фактуры… Короче… Сейчас дам тебе перо…