Свое время - Яна Дубинянская

Но тут все совсем по-другому.

Крепче вцепляюсь в его руку. Мы так уязвимы вдвоем, а значит, надо, чтобы руководил, в прямом смысле древнего слова, кто-нибудь один. Разумеется, Игар — он хотя бы понимает, где мы находимся, и знает, куда идти. А мне ничего не остается, как двигаться за ним следом, тенью, хвостом, в крайней, нерассуждающей степени доверия. Трезвое, взвешенное решение с моей стороны, а вовсе не проявление женской слабости, как он наверняка самодовольно думает. Слабость я проявила еще тогда, впустив его. И когда согласилась на эту авантюру, не имея о ней ни малейшего представления.

Наверное, надо смотреть по сторонам. Но получается — только под ноги, туда, куда приходится их ставить, свободной рукой приподнимая подол длинной юбки и тщательно выбирая место среди острых камней, спутанной жухлой травы и неутилизированных отходов разной степени разложения и коррозии. Наслоения упаковки ломко шуршат под каблучками, полузабытые бренды наползают друг на друга, даже здесь борясь за лидерство и новизну. Сухие стебли с зонтиками на концах прорастают сквозь вечную зелень устаревших плат и битые кольца полупрозрачных дисков, — этого добра, угловатого и смертельного для туфель — зачем я их надела? — тут больше всего.

— Кладбище чьей-то цифровой жизни, — кивает Игар. — Мы думаем, от нее что-то останется. А вот.

Возражаю:

— Это же только железо. Цифровая жизнь в сети.

— А если сеть накроется? Совсем?

Он поддевает носком какую-то плату — у него-то обувь удобная, ботинки на невообразимо толстой подошве, заметно прибавляющей росту, — и хронос на мгновение вспыхивает на ней гроздью искр, будто на разрыв, и я вздрагиваю.

— С этой штуки я бы считал инфу, если что. Носители памяти остаются носителями, одни хуже сохранились, другие лучше. Вопрос удачи и профессионализма. Но дело в том, что это больше никому не нужно. История, память — они интересны кому-то при условии общего времени. Как у нас с тобой!

Он ржет. С Игаром невозможно понять, говорит ли он серьезно.

— Мы скоро придем?

— Вот! Мне нравится твой понятийный аппарат. Определенный прогресс, Ирма. Скоро, скоро.

Цифровому кладбищу на видно конца. По краю подола прицепились травинки и мелкий мусор, туфли безнадежно ободраны, шатается левый каблук. Нет, я полезла сюда не из любопытства или авантюризма. А потому что он, Игар, позвал. Еще и вырядилась, как дура.

— Ты, кстати, как себя чувствуешь? Воздух не напрягает?

— Что?

— У тебя с тех пор, как мы не виделись, развилась конкретная агорафобия. Как у всех индивидуалов. Я в тот раз во Всеобщем заметил, и Андрэ тоже… помнишь Андрэ? Ты ему понравилась, кстати, я ревновал. А тут ведь еще хуже. Тут совсем открытое место.

— Нет, я ничего.

Воздух меня не напрягает, с чего бы. Я боюсь только людей.

Все-таки поднимаю глаза и смотрю вдаль. Вижу бесконечную равнину, присыпанную мусором и хламом, кое-где концентрированным в кучи, особенно вокруг чахлых деревьев и редкого кустарника. На ровном месте, это из географии, горизонт просматривается на пять километров вперед. То есть на пяти километрах в радиусе точно нет никакого человеческого жилья. Куда мы идем? Когда мы дойдем куда-нибудь?

Понятия «куда» и «когда», оказывается, сцеплены между собой в неразрывную восьмерку, словно мы с Игаром в общий хронос. Просто я давно не пользовалась ни тем, ни другим.

Спотыкаюсь обо что-то большое и зазубренное — и окончательно ломаю каблук. Игар не видит, шагает дальше, и наши соединенные намертво руки натягиваются в воздухе.

— Ирма, ты чего?

— Подожди.

Невозможно пояснить Игару, что случилось, что это серьезно, что я правда не смогу так дальше идти — ему, насмешливому, знающему все, в том числе и то, о чем мне забыли рассказать. Наверное, соображаю лихорадочно, надо отломать второй каблук. Только сначала отпустить руку — что еще более невозможно.

— Ирма? Вставай, мы уже почти пришли.

Принимаю решение и выпрямляюсь легко, словно примятый стебелек в цифровом проморолике. Игар, конечно, и не замечает, что я уже босиком. Теперь надо еще внимательнее смотреть, куда ступаешь, чтобы не пораниться в кровь. Сквозь пружинистое поле хроноса твердое и острое под ногами кажется ненастоящим, как в невесомости — но это всего лишь тактильная иллюзия.

И вдруг она пропадает — не успеваю я ступить двух шагов. Вскрикиваю от неожиданности и боли.

— Фигассе чувствительность, — Игар присвистывает. — Слушай, да ты настоящая принцесса. Стоп, а ну приподними подол!.. Бегом обуваться, ты что?!

Слушаюсь раньше, чем успеваю понять и обдумать. За те два шага, что отделяют меня от сброшенных туфель, похожих на больных зверьков, успеваю порезать ногу и несколько раз наколоть другую, и правда, как я надеялась пройти по этому минному полю еще самое малое пять километров?.. Присаживаюсь на корточки и после нескольких минут отчаянных усилий все же отрываю с мясом и высокотехнологичным клеем второй каблук. Кажется, ничего, можно идти.

И только тут замечаю, что Игар остался на месте, искоса глядит на меня с любопытством и ухмылкой. Настолько расширил границы хроноса? — но это же опасно, мало ли что или кто, пускай и в таком пустынном месте, нельзя же, слишком рискованно…

Никакого хроноса вокруг нас больше нет.

Я давно поняла, но отчаянно скрываю это от себя самой.

— Еще бы юбку укоротить, и было бы совсем хорошо, — говорит Игар. — Идем. Видишь, ничего страшного. Я специально не стал тебя предупреждать.

— Ты…

Не нахожу слов достаточной экспрессии. Но вместе с тем ловлю себя на ощущении настолько неожиданно-парадоксальном, что забываю обо всем остальном.

Мне хорошо.

Нет, не так: мгновенный восторг освобождения, ненадобности чужой руки в ладони, разрыва противоестественной связки-восьмерки накрывает с головой, и огромный воздух обрушивается пьянящим водопадом, и это чувство не сравнимо ни с чем — разве что с моментом вылета во Всеобщее пространство, полное человеческих миров-огней. Только здесь еще прекраснее, потому что никого нет, и все небо, все пространство вокруг принадлежит мне одной.

Подбираю юбку обеими руками и в эйфории скачу на цыпочках по мертвым платам, стараясь ступать только по ним, щедро набросанным вокруг, без особой цели — просто такая игра. А Игар пускай смотрит и удивляется.

— Ирма? — он таки удивлен, и мне смешно. — Ты далеко собралась?

— А разве нам не туда?

— Подожди. Надо сначала связаться, сообщить, что мы вышли в общее время.

— Кому?

— Одному человеку. Должны же нас встретить.

— Я думала, ты сам!..

Подкалываю его легко, из чистого озорства. Обескураженный Игар глядит во все глаза, и лицо у него такое, что хочется подбежать, встать на цыпочки и громко чмокнуть, например, в нос. Я уже почти это делаю, когда он вынимает какую-то прямоугольную штуку и прижимает к виску. Становится сосредоточенным и немножко чужим.