О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей - Лидия Денворт

Еще одна важная веха в исследовании игры – открытие нейрофизиолога Мэриэн Даймонд. В шестидесятые годы, работая в Калифорнийском университете в Беркли, Даймонд изучала поведение крыс. Для того чтобы выяснить, какая окружающая среда в раннем детстве крыс является для них самой здоровой, она поставила эксперимент, в ходе которого одни крысята росли в клетках, заполненных игрушками, и в компании других крыс, а другие – в пустых клетках, получая только тот минимум ухода, который необходим для физического выживания. Крысы, росшие в «обогащенной среде» (как называла эти условия сама Даймонд), были сообразительнее, обладали более крупным и более эффективным мозгом. Доступность игры стимулировала развитие головного мозга. И дело было не только в игрушках. «Сочетание игрушек и друзей, как было нами установлено с самого начала, является важнейшим признаком „обогащенной среды“», – отмечала впоследствии Даймонд[178].

Итак, ясно, что игра очень и очень важна. Она позволяет молодым животным обучаться без стрессов. Она побуждает к исследовательскому поведению. Игра совершенствует самоконтроль – как физический, так и эмоциональный. Игра – это практическое освоение вещей, которые понадобятся в дальнейшей, взрослой, жизни. Именно поэтому игры многих животных живо напоминают такие более серьезные взрослые занятия, как охота или борьба (вспомните о котятах, треплющих клубок шерсти или… мышку). И именно поэтому дети, вовлеченные в игру, часто изображают взрослых (домохозяек, полицейских и грабителей) или – увы! – играют в войну.

Млекопитающие, будучи самыми социальными из всех животных, также практикуются в социальном поведении, играя. Зоолог Джон Байерс из Университета Айдахо количественно оценил ту долю времени, которая уходит на игры у разных видов животных, и соотнес это время со степенью развития лобной коры, участка мозга, отвечающего за когнитивные функции высшего порядка и планирование. Байерс обнаружил, что игра особенно характерна для животных, обладающих крупным мозгом. Период максимальной вовлеченности в игры у представителей разных видов тесно коррелирует со скоростью роста мозжечка и с его размером. Ученый считает, что игра помогает ваять мозг[179]. Более того, чем больше лет требуется детенышам данного вида для достижения зрелости и чем дольше они нуждаются в родительской помощи, тем больше они играют. Если представители какого-либо биологического вида располагают крупным головным мозгом, то высока вероятность вовлечения их в социально значимые игры. Животные с более развитым неокортексом, как правило, живут бóльшими социальными группами и вступают в более сложные отношения. Отсюда следует, что у них больше товарищей по играм.

Подведем итог. Виды, у представителей которых долгое детство и большой мозг, живущие многочисленными социальными группами, играют больше, чем прочие, и львиная доля этого игрового периода приходится на то время, когда мозг растет наиболее быстрыми темпами. Звучит знакомо, не правда ли? Игра – это работа, которую человеческие детеныши добросовестно выполняют ради ускорения роста мозга и приобретения социальных навыков. Грудные младенцы не играют друг с другом, но зато они играют с собственным телом, хватая себя за ручки и ножки. Как только они начинают осмысленно смотреть на родителей и улыбаться им, дети, почти наверняка, уже готовы играть в «ку-ку», что, как известно из работ Сары Ллойд-Фокс, требует участия социальных областей головного мозга. В течение всего нескольких стремительно пролетающих лет дети овладевают репертуаром игр намного более обширным, нежели детеныши других биологических видов, особенно после того как овладевают речью. Наши дети могут играть с предметами – кубиками, машинками или куклами – или без – прыгая, бегая и кувыркаясь. И главное, они могут вовлекаться в социальные игры, создавать воображаемые миры и играть в них придуманные роли, что придает детству неповторимое очарование. Этот последний тип игр, социальные игры, особенно примечателен у тех видов, которые демонстрируют гибкость поведения в течение всей жизни, и на первом месте среди них – человек, в особенности ребенок.

– В средней школе главное – это обеды.

Я повернула голову и посмотрела на Мэри. Мы сидели на пляже, глядя, как наши дети плавают в море. Стоял погожий август, и, хотя мы еще были на каникулах, все наши помыслы были уже обращены к приближавшемуся новому учебному году. В сентябре Джейку предстояло идти в среднюю школу. Старшая дочь Мэри уже давно преодолела этот рубеж, и теперь она делилась со мной опытом, который представлялся мне весьма полезным и глубоким.

Переходя в среднюю школу, дети постепенно оставляют привычную чистую игру – беготню во время перемен и складывание лего. У некоторых приход в среднюю школу совпадает с пубертатом, у многих – с первыми серьезными переживаниями и у всех – с переходом от детства к подростковому возрасту. Становится более напряженной учеба. Однако если вы хотите понять, будет ли ваш ребенок довольным или несчастным, уверенным в себе или тревожным, то понаблюдайте за ним во время школьного обеда, и это наблюдение о многом расскажет.

Прежде всего, самый большой сдвиг, происходящий в средней школе, – изменение контекста. Это смена окружения, огромная веха в жизни, прощание с начальной школой. Большинство американских школьников переходят от пребывания в течение всего учебного дня в одном и том же помещении в окружении одних и тех же одноклассников – в своеобразном стеклянном колпаке – к смене разных аудиторий и к появлению множества новых одноклассников. У ребенка появляются новые социальные возможности, меняется характер и функция дружбы. Отношения со сверстниками становятся богаче и изобилуют теперь множеством нюансов. Дети вступают в тот возрастной период, когда их больше всего занимает принятие и отторжение, когда их интересует, кто кому и что сделал и то, как их воспринимают товарищи[180].

Нет ничего удивительного, что школьные обеды представляют интересную картину. Во многих школах обеденный перерыв – это то время, когда подростки получают максимальную свободу действий. Именно поэтому во многих фильмах часто можно видеть один и тот же кадр: дети с тревожным выражением на лице отходят с подносом от раздачи и неуверенно оглядываются, не зная, за какой стол сесть. Чтобы вспомнить и лучше понять, как обеденное время в средней школе усугубляет ранимость, мы познакомимся с подростком по имени Дени Эстимон. Когда этот новоиспеченный гаитянский иммигрант пришел учиться в одну флоридскую начальную школу, самым тяжелым для него стало время обеда. Дени решил справиться с этой проблемой, когда перешел в среднюю школу, и основал клуб, который назвал «Обедаем вместе». «Это очень неприятно – обедать в одиночестве. Я никому не желаю пройти через это», – сказал Эстимон в программе Си-би-эс[181]. Члены клуба во время обеденного перерыва приходили в школьный кафетерий или в столовую во внутреннем дворе, выискивали тех, кто сидел за столом один, подсаживались к ним со своей едой и заводили разговор.