Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

Это было бесстыдное вранье. В тот самый день, когда на егоринском подбородке пробился первый волосок, Природа, от умиления хватив лишку, выдала юнцу сверх меры уникальную память и безудержное стремление к шашням. Но если со вторым случались порой осечки, то первое не подводило Женьку ни разу. Редкая способность сохранять в сознании любую информацию наводила на мысли о неводе с мелкими ячейками, захватывающем на своем пути что ни попадя. Номера телефонов, даты, имена, события, чужие привычки, дни рождения, адреса – все, что случайно влетало в Женькино ухо или попадало на глаз, оседало в его голове надолго, нередко навсегда. Звонок Моисеева, бывшего главбуха, с которым связывало партнеров немало, забытым остаться не мог. Кроме того, родной дед новой Женькиной пассии постоянно общался с любимой внучкой, а значит, наверняка пересекался и с ее будущим мужем. Егорин признался на днях, что уже назначен день свадьбы, зазывал отметить это событие в узком семейном кругу. Лебедев обещал быть, заведомо зная, что не явится на это позорное сборище ни за какие коврижки. В последние полгода их отношения дали трещину, которая росла на глазах. Не последнюю роль здесь сыграла внезапная Женькина страсть к внучке Семена Львовича. Помимо того, в старом друге стали проявляться черты, прежде совсем незаметные. Самонадеянность, плохо скрываемое чувство собственного превосходства, хитроумие, жалкая тяга к лидерству – ничего подобного раньше не наблюдалось. То ли Женька слегка зарвался, то ли моисеевская внучка отшибла мозги без памяти влюбленному идиоту, но вести с Егориным общий бизнес становилось не просто.

– Львович интересовался твоим здоровьем, подорванным любовной горячкой? – Лебедев встал и первым направился к двери.

– Не угадал.

– Ты путаешь меня с цыганкой. Не советую, Женька, не надо. – Президент «Оле-фармы» остановился у порога и посмотрел в упор на своего вице, с довольной ухмылкой торчащего рядом. – Разобрался бы ты, наконец, со своей жизнью, дорогой мой партнер, а то от твоей болтанки других на блевотину тянет. – Распахнул дверь и вышел, без малейшего желания услышать ответ. А спускаясь по лестнице, вдруг ощутил себя плагиатором, выдавшим чужую мысль за свою.

* * *

Тридцативосьмилетний Геннадий Тимофеевич Козел радел в Государственной думе о здоровье своих сограждан. Каким ветром бывшего историка занесло на ниву здравоохранения, знал один только Бог да еще, может, время, выкидывающее и не такие фортели с людьми. Сам депутат, опекавший прежде бюджет, отнесся к новому назначению философски, мудро рассудив, что при наличии интеллекта, здоровых амбиций и деловой хватки печься можно о чем угодно, была бы власть. Власти хотелось, конечно, больше, но ведь курочка по зернышку клюет, тем и бывает сыта. К той цели, которую наметил себе народный избранник, голодному не добраться, силенок не хватит, и любая неприметная кочка сможет оказаться непреодолимой преградой. Кочевал же Геннадий Козел из выборов в выборы вполне успешно. С равными не ссорился, простых людей не чурался, над оппонентами не глумился, исправно жал поочередно на кнопки, легко угадывая ожидаемый результат, щедро делился о наболевшем, метко бил, отбивался шутя и скоро прослыл одним из самых перспективных российских политиков. Поговаривали, правда, что у него не совсем ладится личная жизнь, но, как известно, хорошему человеку трудно найти достойную половину, поэтому на холостяцкое бытье депутата закрыли глаза, уяснив, наконец, что думец еще молод, чтобы быть многодетным отцом семейства, настанет время – все образуется. Тему любовных историй прекратили мусолить, сплетникам с горлопанами заткнули рты, в новый депутатский срок Геннадий Тимофеевич вкатился уверенно и спокойно, прикрываемый с тыла крепнущей партией, с фронта – горячей поддержкой электората. Ни разу не пойманный на лжи, никого не предавший, принципиальный, неподкупный, известный ревнитель интересов народа, со связями, влиянием, авторитетом – именно к нему направлялся сейчас президент «Оле-фармы» на голодный желудок и с верой в удачу.

Этот госзаказ был им необходим позарез. Егорин недаром трясся. Дела холдинга шли неважнецки. Система сбыта трещала по швам; новый лекарственный препарат, на раскрутку которого ушли немалые деньги, себя не оправдывал; на одном заводе из-за проблем с сырьем простаивала линия по производству субстанции, на другом шарахнуло током электрика, в результате чего заводской коллектив оскудел на одну единицу. Экспертиза установила содержание алкоголя в крови паршивца, и скандал затух, не успев разгореться. Однако в прессе кое-где проскочил материал об акулах отечественного фармацевтического бизнеса, «для которых человеческая жизнь – лишь средство насыщения своей ненасытной утробы». «Акульи» имена не назывались, но и дураку становилось понятно, в кого метили авторы гнусных статеек. Заместитель начальника службы безопасности опросил каждого из заводчан – все клялись, что держали язык за зубами.

– Продался кто-то, Андрей Ильич, – докладывал Василий. – Есть один хмырь на примете, но кроме собственного чутья предъявить мне ему больше нечего. Можно, конечно, за этим типом понаблюдать, но я считаю, что убитого кабана на пушку брать – только время терять, согласны? – Столичная жизнь не приучила неотесанного провинциала относиться с почтением к руководству. Василий сохранял независимость, достоинство, на любой начальственный чих имел свое мнение и не боялся его озвучить.

С водительского места донесся утробный рык.

– Что случилось, Палыч?

– Да какие ж нервы выдержат такую езду?! То из-за мигалок в пробках торчим, то из-за «чайников» в иномарках, то у нас улицы узкие, то переулки кривые, дождь, снег, пятница или еще какая хрень – всю душу вымотают, пока доедешь! Вот раньше бывало...

– Обо всем, что раньше с тобой бывало, я в курсе, – отключил раскаленный «кипятильник» Лебедев. – Ты лучше за дорогой присматривай, не бубни над ухом.

Водитель досадливо крякнул, но замолчал, только затылок обиженно дернулся, потом снова застыл – аккумулятор презрения к безобразию на столичных дорогах. Валерий Павлович Коровкин, пятидесятилетний экс-инженер одного из «почтовых ящиков», прикрытых за ненадобностью в начале девяностых, молился на своего шефа, выбросив из головы то время, когда гонял соседского пацаненка Андрюху за футбольным мячом, вечно залетавшим в крапиву. Пацаненок оказался не из злопамятных и, столкнувшись случайно лет двадцать спустя с бывшим погонялой, сразу понял, что тому живется несладко, а поняв, предложил работу в собственной фирме. Так один получил шофера, готового перегрызть за начальника глотку любому, другой – стабильную зарплату и спокойные нервы жены.

Андрей Ильич посмотрел на часы: времени оставалось в обрез, если минут через десять пробка не рассосется, встреча будет сорвана.

Мысленно чертыхнувшись, деловой человек опустил боковое стекло и выставился в теплый сентябрьский день с надеждой, что такие деньки не способны на подлость. Он огляделся вокруг, пытаясь оценить обстановку. Удачливым, как всегда, оказался соседний ряд, где машины медленно, но верно проползали вперед.

– Палыч!

– Гиблое дело, – понял с полуслова водитель. – Я уж пытался втиснуться, так разве эти гады пропустят? Нам бы мигалку купить, ласточкой летели бы да плевали на всех.