По повестке и по призыву. Некадровые солдаты Великой Отечественной - Юрий Мухин

Во время прохождения лагерных сборов мне совершенно неожиданно стали поручать работу военного дознавателя, в дополнение к своим основным обязанностям я вел расследования по совершенным воинским преступлениям.

В 1938 г. мне было присвоено воинское звание лейтенант.

30 августа 1939 г. закончился лагерный сбор, а уже через неделю, 7 сентября, я был призван на Финскую войну. В поселке Лахта (Черная речка) формировался 758-й стрелковый полк. Командиром полка был назначен полковник Щербатенко, комиссаром — Захватов, эти два человека болели душой за свой полк.

В сентябре мы были доставлены пароходом в г. Онегу и заняли оборону от Малошуйки до Летнего Наволока. 31 декабря полк вышел из Онеги на станцию Обозерская, там мы погрузились в вагоны и поехали в Архангельск. Новый 1940 год встретили на марше. Как раз в это время установились морозы в 47–50 °C. В Архангельске наш полк был погружен на пароход «Сухона». Поскольку Белое море замерзло, то продвигались мы очень медленно и высадились на лед в 20 км от г. Кемь.

Первоначально я был назначен заместителем командира роты связи по стрелковой части, но пробыл в этой должности недолго. Выяснилось, что командир взвода 1 — го батальона лейтенант Корнилов вел с красноармейцами паникерские разговоры: мол, зря едем, все равно всех убьют. Корнилов был отстранен, а тов. Щербатенко и Захватов предложили мне принять взвод. Об отказе с моей стороны не могло быть и речи. Так что в Кемь я прибыл уже командиром взвода. Оттуда полк перебросили в Кандалакшу, а затем в Куолаярви, в район боевых действий.

На этом участке фронта наступательных операций не велось. Мы усиленно тренировались в ходьбе на лыжах, занимались физподготовкой по 14–16 часов в сутки. Наш батальон обеспечивал охрану аэродрома. Были случаи, когда вражеские разведчики глубоко проникали в наш тыл, и тогда нам приходилось вступать с ними в боевое соприкосновение. Но досаднее всего было то, что какая-то финская диверсантка умудрялась скрытно выйти в наше расположение, обстрелять нас и удрать, а мы со своими лыжами на веревках не успевали даже организовать преследование. Кроме того, сказывалось отсутствие у нас автоматов.

На нашем участке фронта, где не было активных боевых действий, финны применяли тактику диверсионной войны. Они очень любили устраивать засады на деревьях, обстреливая нас сверху. Таких стрелков наши называли «кукушками». Оставляя свои селения, финны сжигали все, даже сараи.

Настроение у всего личного состава полка и дивизии было наступательное, мы знали, что 15 марта пойдем в наступление на г. Кемь с задачей перерезать железную дорогу, и готовились к этому.

11 марта я был вызван в штаб дивизии и в ночь на 13 марта остался в батальоне связи, где служили многие знакомые мне связисты, в том числе и мои ученики. Утром

старшина штабной роты вошел в землянку и объявил, что с финнами заключен мир. Его сочли за провокатора и чуть не расстреляли, насилу мы с комбатом удержали людей от самосуда.

Батальон связи был построен перед штабом дивизии. Начальник штаба зачитал приказ о прекращении военных действий, по поясному времени война на нашем участке прекращалась в 14–00 13 марта 1940 г. У большинства красноармейцев навернулись слезы на глазах от обиды, что не пришлось повоевать.

Зато наша артиллерия и авиация до 14 часов обстреливала и бомбила тылы финнов, наш 1 — й батальон помогал подвешивать бомбы к самолетам, работали чертовски дружно, с азартом, об отдыхе никто не думал.

Полк был переброшен на автомашинах в г. Онегу. Основная масса бойцов разместилась на лесозаводе № 32. Специалисты из красноармейцев работали на заводе, остальные — на переборке досок. За эту работу полк получил доски для строительства лагеря на окраине г. Онеги.

В июне ко мне приехала семья из Архангельска, я устроил ее на частной квартире. Старшему сыну Юре тогда было 6 лет, младшему Славе не было еще и трех. Я получал довольствие сухим пайком и до самого отъезда из Онеги столовался дома. 3 октября закончилась моя служба в 758-м стрелковом полку 88-й стрелковой дивизии.

По прибытии из Онеги в Архангельск меня назначили заместителем командира роты по строевой части в 611 — м стрелковом полку 88-й стрелковой дивизии. Командиром роты был старшина, а я тогда уже имел звание лейтенанта. Но это еще не все, по сравнению с моим прежним местом службы дисциплина в 611 — м полку была явно не на высоте. Такое положение меня сначала просто удивляло, но потом я стал просить командование уволить меня в запас. Сделать это оказалось не так просто, однако 22 ноября 1940 г. с помощью начальника штаба полка Ксенофонтова я уволился из армии.

Моя военная судьба оказалась тесно связанной с 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизией. Я был зачислен в нее 10 декабря 1941 г. во время формирования дивизии в Архангельске, а выбыл из дивизии 31 января 1946 г. в г. Нежине Киевской области во время расформирования. Вспоминать события военных лет мне помогал частично сохранившийся у меня черновик «Истории 192-го отдельного ордена Красной Звезды батальона связи», входившего в состав 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии. История писалась в 1945 г. и была сдана в архив Вооруженных Сил СССР в г. Подольске Московской области.

К 22 июня 1941 г. мне уже исполнилось 38 лет и 6 месяцев, работал я тогда управляющим конторы «Главнефтеснаб», которая отгружала лес и пиломатериалы настройки Министерства нефтяной промышленности. Весь аппарат конторы состоял из управляющего, бухгалтера и четырех агентов, все — военнообязанные.

О войне я узнал в 12 часов дня, когда проходил с младшим сыном мимо детского парка. Мы поспешили домой, где и застали плачущих женщин. Первым делом я пошел на почту вызвать с линии железной дороги своих агентов, но телеграф был занят военными, и мне удалось только вызвать бухгалтера составлять ликвидационный баланс. К 22 часам баланс был закончен, прибыли агенты, и все получили полный расчет. Посылочный отдел не работал, поэтому свой баланс пришлось оставить жене Нине Ивановне, она его отправила по назначению только через полтора месяца. Повестку из военкомата получил 23 июня в 2 часа ночи, она была краткой: «Явиться с вещами к 9-00».

Военкомат направил меня во 2-й БАО (батальон аэрог дромного обслуживания) на должность заместителя командира роты связи по строевой части. Воинское звание у меня тогда было лейтенант. Наш аэродром находился в двух километрах от Архангельска, в поселке Кегостров. Комиссар БАО, — фамилии его я не помню, — установил чрезвычайно жесткий и не всегда оправданный режим на объекте. Военнослужащим не давали увольнительных даже на самое короткое время, а если приезжали родные, не разрешали свиданий. Мнительность у комиссара была на самом высоком уровне, иногда мы даже задавались вопросом, а верит ли он самому себе?

Через 10 дней мне была поручена работа военного дознавателя. Будучи внештатным следователем, военный дознаватель подчинялся только командиру и комиссару части, а также прокурору Архангельского военного округа.