Очарованный дембель. У реки Смородины - Сергей Панарин

Соловей тоже не хлопал глазами, и следующая атака адресовалась ефрейтору. Краем смерча цепляло и Старшого, но он упорно брел к ясеню, крича что-то обидное и нецензурное. Разбойник был из обидчивых. Он повернул красное от напряжения лицо к Ивану. Выпученные глаза так и норовили выпрыгнуть из орбит. Парня отбросило навзничь, он перекатился через голову и приник к земле.

Егор воспользовался моментом и со всех ног понесся к «огневой точке».

Соловей вновь истратил весь воздушный запас. Старшой вскочил, увидал раскрывшуюся для вздоха пасть разбойника, и тут неожиданно для самого себя Иван подбросил колобка и по-вратарски пробил правой в сторону противника. Если бы этот удар делался на глазах специалистов, то парня мгновенно зачислили бы в английский футбольный чемпионат, потому что это была мощная и сверхточная атака.

Колобок, словно пушечное ядро, устремился к разбойнику и угодил точнехонько в рот, наглухо его заткнув. От неожиданности Соловей потерял равновесие и навернулся с ясеня. Брякнувшись с высоты четырех метров, басурманин приложился спиной; кроме звука падения раздался громкий хлопок. Каравай взмыл в небо, подобно пробке, выбитой газами шампанского. Иван проследил за траекторией Хлеборобота, сделал шагов пять и ловко его поймал.

В этот момент Егор уже подскочил к бухнувшемуся разбойнику и без церемоний обрушил на его висок кулачище. Соловей и не думал подниматься, потеряв сознание при падении.

Колобок как-то особенно зарычал, быстро отпочковал от тельца ручки и вырвался из объятий Старшого.

– Отлезь, гад! – сдавленно промолвил каравай и откатился подальше.

– Ну, ты чего? – растерялся Иван. – Ты же цел остался, помог сильно…

– Тебя бы пнули, как ты меня, а я бы посмотрел, – пробурчал Хлеборобот.

– Блин… Ну, извини. Я же не со зла.

– Пошел ты! – Колобок покатился прочь, всхлипывая и помогая себе трехпалыми конечностями.

Емельянов-старший подошел к брату, склонившемуся над поверженным бугаем. Егор задумчиво теребил рукоять так и не обнаженного меча.

Из груди Соловья-разбойника торчал окровавленный кончик толстой ветки.

– Ты что, братишка, убил его, что ли?! – прошептал сержант.

Егор хмуро покачал головой:

– Нет, это ты его заделал.

– Я?!

– Ну, он так вот и упал на сук, – развел руками ефрейтор.

– Не повезло, – промямлил Иван.

– Во-во, – вздохнул Егор, думая о своем. – А так хотелось настоящий подвиг совершить!

Негоже оставлять врага не погребенным. Близнецы отыскали яму, перетащили дохлого Соловья, завалили камнями, присыпали землей. Чем не могила?

«Еханный бабай, я убийца, – размышлял Старшой. – Но, во-первых, он сам начал. Во-вторых, сам упал. В-третьих, либо он, либо мы. Лучше уж он».

– Покойся с миром, – сказал Иван, и братья зашагали дальше.

Каравай дулся и катился чуть поодаль, демонстративно игнорируя попытки Емельяновых помириться.

Вечером колобок устал корчить из себя обиженного и присоединился к близнецам.

– Завтра, я так думаю, мы протопаем весь день, а вечером будем в столице Легендоградского княжества, – промолвил каравай. – Я обещал рассказать вам об этом замечательном городе. Если вы поклянетесь, что никогда не будете больше меня пинать, то я сдержу свое обещание.

– Ну, я же извинился! – протянул Иван. – Я же понимаю, больно…

– Да ни пса мне не больно! – повысил голосок Хлеборобот. – Не чувствую я боли. Просто это… унизительно.

– А полетел высоко, – не смолчал Егор.

Старшой тюкнул его по ноге.

– Послушай, колобок. Ты мне очень помог тогда, в тереме Драндулецкого. И сегодня без тебя мы бы вряд ли справились. Фактически ты и заборол Соловья-то! Спасибо тебе. И прости еще раз. Я больше так не буду.

– И я, – поспешно добавил ефрейтор.

– Почему же я вам не верю? – спросил каравай. – Ладно, слушайте…

Жил старик со своею старухой у самого синего моря. Старик ловил рыбу, старуха пряла пряжу, в общем, тишь да гладь на многие версты вокруг. Сзади кисли болота и заросшие камышом озера. Впереди игралась волнами Раздолбалтика – море, получившее свое название за свою бескрайность, сиречь раздольность, а также за бесшабашность мореходов.

В один прекрасный день на берег пришел великий князь, поморщился, глядя на лачугу стариков, и сказал сопровождавшим его боярам и дружине:

– Здесь будет город заложен!

При этом пучеглазый князь пронзил волевым взором туманную даль, и расступились над Раздолбалтикой тучи, а на землю упали предвещающие удачу солнечные лучи.

Князь покрутил ус, потряс головой и широким шагом обошел лачугу. Запнувшись о лопнувшее деревянное корыто, великий вождь своего народа сказал слова, которые по понятным причинам в летописи не попали. Затем он простер длань над песчаным брегом и произнес:

– Нет, братия! Вот здесь будет город заложен!

– Почто именно тут, княже? – Старик упал на колени.

– Э… – Вершитель судеб явно растерялся, но быстро выкрутился: – А назло надменному соседу!

С того памятного дня погнали к указанному месту народ из всего княжества. Мужики тащили по болотам гранитные плиты, древесину и прочий стройматериал. Вскоре стало ясно, что приморский климат быстро разрушает бревенчатые здания, потому остановились на камне.

В считанные годы на месте болотистой пустоши вырос крепостной красавец. Речушки оделись в гранитные набережные, появились красивейшие мосты, дороги были замощены крепким булыжником. Князь велел строить дома не хуже, чем на Закате. Ему очень хотелось сделать свое княжество частью цивилизованной Закатии.

Не сдавались лишь старик со своею старухой. Они заломили за землю под своей лачугой такие непомерные деньги, что в конце концов сообразительные застройщики подпустили упрямым хозяевам красного петуха, и они остались с тем самым корытом, о которое исторически запнулся великий князь.

Так родился Легендоград.

О тысячах угробленных мужиков предпочитали не вспоминать, потому что важен результат, а не цена, тем более победителей не судят.

Все было сделано по немчурийскому и холландскому манеру. Улицы проектировались с немчурийской точностью, а от холланцев легендоградцы восприняли любовь к цветам и веселой траве. Веселую траву высаживали по периметру крепостных стен. Когда неприятель приходил осаждать город, он поджигал поля, норовя выкурить жителей, а те только смеялись.

Еще от Холландии некоторые легендоградские мужики восприняли обычай ходить ряженными в баб. Некоторым нравилось, другие их поколачивали.

Шли века, и Легендоград стал подлинным мостом между закатным миром и рассейскими княжествами. Кто-то находил в существовании этого города исключительную пользу, дескать, сие есть окно в Закатию. Другие полагали, что больно много плохого через это окно сквозит. За рубежом Легендоград тоже воспринимали неоднозначно.