Время нашей беды - Александр Афанасьев

Третьим по влиянию был депутат Государственной думы двух созывов Петр Иванович Куликов, он же – лицо партии. Начинал он в «Яблоке», но быстро понял, что эта оппозиция будет вечной, и перешел в партию власти. В партии власти он поначалу отметился несколькими сумбурными и вызывающими законопроектами, которые привлекли к нему внимание, пусть и негативное, потом – оседлал украинско‑патриотическую тему. На этой теме он проехал до самого конца, получил определенный рейтинг, выбился из серой массы депутатов – и потом технично соскочил. В нацдемах он оказался довольно случайно – но прижился, и потом политтехнологи партии выбрали его паровозом – лицом партии, первым номером предвыборного списка. Именно он должен был выступать на митинге, но сейчас он сидел в головной части салона вместе с политтехнологами. Баринов и Кухарцев – хозяева – сидели сзади, и Куликов даже не думал к ним обращаться. И правильно делал.

Такова была повторно рождающаяся в России демократия. Если в обычных странах бизнес конвертировал свои деньги в политическую, публичную власть, то в России в публичную политическую власть конвертировалась власть непубличная, в основном силовая и контролирующая те или иные сегменты бизнеса. Все это напоминало конец восьмидесятых: лев готовится к прыжку. Мафия, деловики – собирались конвертировать накопленные теневые капиталы в политическую власть и влияние. Но мало кто помнил, чем все это закончилось: к двухтысячному году на Олимпе не было практически ни одного «хозяина жизни» восьмидесятых…

Баринов просматривал биржевую информацию на своем мобильном. Кухарцев жал эспандер, он это всегда делал, когда нервничал. До Ростова было еще минут пятнадцать…

– Ты уверен, что этот твой…

– Билоконь, Святослав Леонидович…

– Билоконь. Что он вхож?

– Он вхож. При должности. В Украине все проще…

– Да ну…

– Проще, Святослав Леонидович…

Миллиардер нехорошо, цинично усмехнулся.

– Лучше некуда. Вопросы, которые ты ставишь, – доля в активах на Донбассе и в Луганске в случае, если мы работаем…

– В обмен на?

– В обмен на то, что мы им даем дышать! – выругался Баринов. – Им доступ на наши рынки открывается – мало? Все равно их барахло больше никому и на… не нужно.

– Они будут говорить про деньги.

– Какие деньги?

– Репарации, наверное. За Крым там…

– Ага. Хрен им, а не репарации.

Баринов задумался.

– Хотя нет, обожди. Они какой процент возьмут?

– В смысле, Святослав Леонидович?

Баринов вздохнул.

– В прямом, Олег, в прямом. Включай мозги. Допустим, мы им кидаем ярд из госбюджета – сколько обратно нам вернется?

Кухарцев присвистнул.

– Ну, вы голова, Святослав Леонидович…

– Во! – Баринов поднял палец и обычным тоном добавил: – Чечены сколько брали?

– Двадцать обычно.

– Тогда торгуйся с десяти, если что, поднимешь до пятнадцати. Хохлам этого хватит… не чеченцы. Обломаются.

– Понял.

Про себя Кухарцев тоскливо подумал, что никогда ему на самый верх не выбраться, хозяином не стать. Ну, банчит он наркотой… точнее, обеспечивает часть транзита афганского героина из Средней Азии в страны ЕС, – сколько он имеет? В год три‑четыре ляма получается. И при этом – он таким сроком рискует! А если на его участке дороги будут проблемы – его либо на бабки поставят, либо вырежут и его. А Баринов с ходу придумал, как целый арбуз зеленый прикарманить, и не один. И не надо ни спать вполглаза, ни договариваться о левых рейсах, ни проплачивать. Просто кинул из бюджета арбуз – через несколько дней девятьсот лямов на счета упали. О – размах!

И ведь сделает…

Сволочь, сделает, пока ты будешь ж… на наркотранзите рисковать. И где справедливость?

– Слава России! Мы сегодня здесь собрались для того, чтобы показать, что в России есть народ. Многонациональный народ. Мы разные, нас много, нас – огромная страна, которая сложилась по воле истории и по воле наших народов. Мы заплатили кровью за наше единство. И мы не позволим его развалить. Чего мы хотим? Мы хотим народную демократию. Мы хотим свободы слова. Мы хотим, чтобы люди не боялись коррупционеров, не боялись произвола силовых структур. Мы хотим свободную сильную страну. Мы хотим, чтобы президент нашей страны был ответственен перед народом. И так и будет. И сегодня мы говорим, что пусть победит тот, кто самый сильный, у кого самая внятная программа. Но это наш выбор, это наша страна, это наша свобода…

Среди тех, кто слушал восходящую звезду российской политики, был ничем не приметный человек… единственное, что привлекало внимание, – это наголо выбритая голова да время от времени ходящие по скулам желваки. Слушал он молча…

Заметив на себе нехороший, пристальный взгляд, он не стал рисковать. Выбрался из жиденькой толпы митинга, побрел в сторону Дона. Обычный работяга, такой как все, одетый не дорого и не дешево. Если бы его обыскали – ничего бы не нашли, кроме странной металлической палочки в кармане – обрезка арматуры. Палка как палка – законом не запрещена. Палка как палка – для тех, кто не знает слова «явара».

Богатяновку – район, существовавший с позапрошлого века, припортовый район шпаны, – уже давно снесли, деревянные двухэтажки, обшитые потемневшим от времени тесом, сменили зеркальные стрелы элитного жилья. Дон, видовые квартиры. Но он помнил Богатяновку еще другой, любил гулять по ней – она напоминала ему прибрежный район в Днепропетровске, Днепре, где он родился. Дон напоминал ему Днепр… казачья река… казачий город… да люди другие. От ненависти начинало тяжко бухать сердце и руки сжимались в кулаки. Но он держал себя в руках…

Пробежав по проулку, он перелез забор стройки – этот путь он присмотрел заранее. Охранник заметил, но связываться не решился. И правильно сделал…

На противоположной стороне стройки он забрался в небольшую «Газель» с двойной кабиной. В кузове были тюки с изолоном.

– Шо робытся? – спросил водитель.

– Нет. Нет… ничего.

– Все заложили?

– Так. Все як вчили.

– Никто не видел?

– Ні. Нікого.

– Хорошо…

Человек с наголо бритой головой помолчал.

– Товар отримаєте у Бійця. Завтра. П’ятсот.

– Добре.

– Робіть якісно. Я перевірю.

– Так.

Ничего не отвечая, человек вышел из «Газели», хлопнул дверью…

Сзади завозился еще один, он спал, тяжело дыша и отфыркиваясь.

– Скільки часу? – хриплым голосом спросил он.

– Година вже!

Человек закашлялся.

– От, це я задрых…