Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов

class="p1">— Итак, Галина имеет связь на стороне, причем, по вашим словам судя, не одну. Значит, вроде бы звучит тема с убийством из ревности. Правда, в таком случае возникает сомнение такого рода: ревнивцы крайне редко пытаются уничтожить труп. Обычно такого рода мотив подразумевает аффект и помрачение, согласны?

— Согласен, — с пониманием дела кивнул Акимов.

— А тут можно предположить и хладнокровную инсценировку самоубийства, и даже мотив звучит новый… Заинтриговали вы меня, — признал собеседник и даже руки потер, — каков треугольничек получается: муж — комитетчик-снабженец с крупным вкладом, одним как минимум, жена — дочь офицера Генштаба, подпольный счетовод и любовник ее, самоубийца, казначей управления военстроя, который, как вам подсказали, в прошлом имел немалый опыт по подделке документов и печатей.

— Квадратик, — поправил Акимов, — плюс нынешний снабженец и бывший командир части Кузнецов.

Гриша аж руки потер:

— О как. Поворотец.

— Скажите, как фамилия обходчика, который останки нашел?

— Машкин, Иван Миронович, участок двадцатого километра. Что, пообщаться желаете?

Акимов скрипнул зубами:

— Желаю, но не пообщаться.

«Сволочь Машкин. Я же лично фото Галины показывал, тот клятвенно утверждал, что в глаза не видел, зараза».

— Понимаю, — кивнул Григорий Саныч, поднялся, протянул руку, — полагаю, что оснований более чем достаточно: отряжу сейчас группы и на Мещанку, и на работу. Брать его пора, он мне изрядно наскучил.

— Для суда, считаете, будет достаточно?

— Нет, — признал Богомаз, — и отсутствие трупа создает проблемы в самом факте ее убийства. Может, она сбежала с каким-то третьим любовником, кто ее знает? В любом случае, Сергей Палыч, огромное человеческое спасибо. Эти вот детальки — любовники, денежки, в кассу внесенные, покойный казначей Павленко-махинатор, — уже что-то, а никак не мои домыслы и личные антипатии. Опираясь на это, можно попытаться.

Сергей для порядка заметил:

— Да чего там, это Катерина все.

— Между прочим, как там красавица наша? — улыбаясь, спросил Богомаз. — Мерзавка, такой талант в землю закапывает. Лучшая же голова на курсе.

— Нормально все, жива-здорова, — осторожно заверил Акимов и смутился (откуда ему знать, что имеет в виду товарищ следователь?).

— Ну это главное. — Подписывая пропуск на выход, Богомаз попросил оставить телефон для связи, на всякий случай, и дал свой прямой, пригласив звонить по любому поводу: — Елисеевой поклон.

…На следующее утро Сорокин выдал сотрудникам новую ориентировку:

— «Разыскивается по подозрению в совершении тяжкого преступления Яковлев Владимир Викторович, 1900 года рождения, русский, роста выше среднего, сутулится, носит очки, лоб высокий, залысины» и тэ-дэ, и тэ-пэ… Хотя, надо полагать, вам эти приметы и без меня известны, так — не так? — как бы мимоходом спросил капитан, вперяя в Акимова взгляд, пронизывающий до печенок.

Остапчук невольно выручил: вчитавшись в описание, присвистнул:

— Серега, так это не тот перец очкастый, якобы из госбезопасности? Который с деньгами и в шляпе.

— Да? — осторожно спросил Акимов. — Какое совпадение.

— Бывает, — клацнул Сорокин, но более ничего не сказал.

Глава 9

Настроения никакого не было вылезать из дома на ночь глядя, но Оля настаивала. Колька, оказывается, тоже не в форме, уработался, бедолага, а дочка чуть не плакала:

— Неужели ж пропадут билеты? Мам, премьера же! Мам, Малый театр! Жаров, Ильинский, Пашенная!

И пошло-поехало. Понятно все, что Малый, что театр, но ведь так устала, сил нет. Поваляться бы на диванчике, успокоиться, навести порядок в мыслях. Увы, дочь была неумолима, а просто так, без веских оснований отказываться от культурной программы как минимум непедагогично.

С другой стороны, никто не мешает, выполнив этот самый минимум, то есть прилично одевшись, добраться, купить программку, расположиться в зале и регулярно, вовремя подносить к очам бинокль — заниматься своими делами. То есть переживать и думать, думать, думать…

У главбуха продолжалось тихое беснование, переходящее в язву желудка: «Скажите на милость, как проводить мне все эти нововведения? Откуда взялись эти вещи, которые должны быть взяты на баланс, а как я их возьму, на каком основании? Или недалек тот день, когда при инвентаризации будут обнаружены котельная или железнодорожные пути?»

Вера Вячеславовна чуть не застонала.

Ветка. Железнодорожная. По больному бьет, хорек скрипучий!

Разговор о том, чтобы соединить производство особым ответвлением с путями, на самом деле был, и не раз, и наверху.

К тому же ветка сама, узкоколейная, была тут аж с одна тысяча восемьсот сорок первого годика. Имелся подъездной путь и широкая колея, связывавшая ее территорию со станцией. Но революция, национализация, разруха, война и бомбежки — так что теперь вместо всего этого лишь грязь, по сезону заросли. А ведь достаточно приложить руки, опытные в строительстве. И Максим Максимович заверил, что все возможно, и в сжатые сроки, и, как и положено, в режиме жесткой экономии без потери качества. Не было оснований не доверять.

Чем вечно недовольны все эти счетоводы? А вот, извольте: и что такое эта артель «Дорстрой», и почему документы исходят от нее, и оплата поступает на ее счета в межобластной Кишиневской конторе Промбанка? Откуда взялась взрывчатка, которой так споро ликвидировали развалины старого цеха, разбомбленного еще в декабре сорок первого?

Но ведь главное — результат. Периоды простоя резко сократились! Практически не бывает их без веских причин. Тележки страшные изгнаны, те самые, которые девчонки едва с места трогали даже порожними, которые выбивали ямы по полу и портили стены, которые к машинам нельзя было подкатить, и работницы ровницу тягали на руках или чуть не в подоле. Что за чудесные тележки теперь! Дюралюминий, легкие, подвижные, колеса на резине — вся фабрика рыдает от счастья.

А как облегчила работу диспетчерская с телефонами! И никаких проблем теперь и со смазочным материалом, всего вдоволь, в хранилище порядок, красота, медные баки — с веретенным и машинными маслами — надраены так, что глядеться можно, бидоны новехонькие, чистые.

Двор освобожден от постылого хлама, который накапливался все то время, когда вкалывать надо было без перерыва и не было времени оглядеться и навести порядок.

А уж общежитие — слов нет, какая красота. Раньше не было возможности устроить отдельные помещения, трудящиеся проживали не комнатами, а целыми этажами, и койки стояли вплотную одна к другой. Как при таких условиях требовать мало-мальской производительности, особенно если лично проживаешь на отдельной площади? Теперь этажи были разбиты на отдельные квартиры — сказка! Как выразился Максим Максимович: ночной санаторий, только Дома культуры не хватает.

И это самое общежитие, сияющее свежей побелкой, новыми окнами, одновременно резало глаз и главбуху-формалисту, и ей, директору. Потому что понимает Вера Вячеславовна: вот придет контрольно-ревизионное управление или товарищи из Минконтроля, и прозвучит прямой вопрос: из каких фондов