Женское счастье - Елена Рахманова

Надо же, какой внимательный, а она действовала как на автопилоте, полагаясь лишь на эмоции, и не могла точно вспомнить, что говорила или делала.

Ирина нахмурила лоб:

– Я что, именно так и сказала?

– Именно так, слово в слово.

Выходит, произошла пресловутая оговорка «по Фрейду». Однако не надо было быть основоположником психоанализа, чтобы объяснить, что к чему. Вот только это объяснение могло разрушить, и надолго, то блаженное состояние, в котором пребывали оба.

– В таком случае, может быть, удовольствуешься заверением, что это слово подтверждает выстраданное мое убеждение.

Ирина и сама толком не поняла, что, собственно, сказала. Но Севу ее тирада, похоже, навела на вполне определенную мысль.

– Тогда ответь, только честно, – он строго и серьезно посмотрел ей в глаза, – ты сделала такой вывод потому, что меня с кем-то сравнивала?

Прекрасно начавшийся любовный эпизод грозил перейти в выяснение отношений, которое, как известно, никогда ничего не выясняло. Причем Ирине отводилась роль если не обвиняемой, то находящейся под подозрением.

– Нет, что ты! – воскликнула она со всем пылом души и отважилась на откровенность: – Хотела было… но не смогла. Даже в мыслях… Ты меня теперь за это никогда не простишь?

Ирина вывернулась из объятий мужа и с испугом взглянула на него.

– Глупая, – Сева ласково улыбнулся, бережно возвращая ее на место у своей груди, – мне только льстит, что ты снова предпочла меня кому-то другому.

– Но этот кто-то, – слегка успокоившаяся Ирина неопределенно помахала в воздухе рукой, – он не конкретный живой мужчина, так, образ…

– Тем более приятно выиграть сравнение с умозрительным идеалом. Это, я тебе скажу, дорогого стоит…

Спустя полчаса Ирина, тихо напевая, готовила ужин, мыла оставленную Севой от обеда посуду и прислушивалась к мерно гудящей стиральной машине в ванной. А муж, в бархатистом терракотового цвета халате и в замшевых тапочках в тон, сидел перед телевизором, положив ноги на журнальный столик.

– А жевануть когда можно будет? – крикнул он, не отрывая взгляда от экрана. – А то тут по «Культуре» через двадцать минут интересная передача про Рузвельта начинается, советую посмотреть.

Ирина вздохнула, улыбнулась и крикнула в ответ:

– Все готово, уже накрываю!

А ночью, привычно уткнувшись мужу в спину и обняв его, она размышляла о своей жизни. Ну кто виноват, что она избаловала Севочку. Когда они поженились, у них три года не было детей, не потому, что не получалось, а потому, что муж хотел, чтобы всю любовь и заботу Ириша дарила лишь ему одному. Вот она и перенесла на него то, что поначалу предназначалось малышке. И Севочка отнюдь не возражал, более того – очень скоро привык к этому.

Но ей было мало одного ребенка, и на свет появилась Нинуля. Правда, врачи говорили, что будет мальчик, а ей так хотелось девочку, что она не стала делать УЗИ, чтобы до последнего сохранить надежду. И получилось-таки: родилась очаровательная, похожая на кукленка, малышка. Но и врачи оказались по-своему правы. У девочки с младых ногтей проявился характер – непреклонный, упрямый. Нинуля мало плакала, почти не капризничала, но и не любила, когда ее целуют, ласкают, тискают.

«Я сама» – могло бы стать девизом ее жизни. И вот, несмотря на занятия бальными танцами и живописью, невзирая на хрупкость и изящность телосложения и бонтонные манеры, унаследованные от бабушки, Ниночку вполне можно было бы окрестить «железной мисс». А как такую побалуешь, если она всегда точно знает, что ей надо дарить на Новый год или на день рождения и всякие там «уси-пуси» вызывают у нее насмешливо-недоуменный взгляд.

Вот и пришлось ей, Ирине, продолжать баловать мужа, более чем кто-либо предрасположенного к этому.

«Ну и кто виноват в сложившемся положении вещей?» – спросила себя Ирина. «Только я сама, – последовал ответ. – Однако, если я во всем самозабвенно потакаю мужу в течение вот уже двадцати пяти лет – значит, это нужно прежде всего мне самой…» Но тут перед ее глазами возник Сева с чайником, поливающий ненавистный ему цветок.

– Хороший мой, – прошептала Ирина мужу в спину, – я больше не буду…

– Строить мне рожи, когда думаешь, будто я ничего не вижу, да?

Сева повернулся и обнял жену.

– И ты моя хорошая. А теперь давай спать. – И сказал то, чем кончался любой их задушевный ночной разговор: – Конец связи.

– Хорошо, как скажешь. Спокойной ночи.

– И тебе спокойной ночи, дорогая…

«А с подушками они были правы: не подходят они по стилю к обстановке квартиры. Да и кто виноват, что меня порой обуревают такие фантастические идеи, что их осуществление выглядит проблематично даже для меня самой. Вот и приходится темнить, а виноватым в этом выставить кого-то, помимо себя, легче всего», – думала она засыпая…

Она чувствовала себя на высоте положения. В последнее время ей все удавалось, но Татьяна пока не разрешала себе поверить в то, что отныне так будет всегда. Но то, что в ее жизни произошло главное, как сейчас модно говорить, судьбоносное событие, отрицать было трудно. Она встретила наяву того, кто не раз представал перед ее мысленным взором. И в действительности он оказался еще лучше, потому что был ее и только ее. Под его внешностью – слов нет, по-мужски более чем привлекательной – лишь она смогла разглядеть возвышенную душу, благородное сердце и готовность на рыцарское самопожертвование. С ума сойти, как ей повезло!

Вмиг пропала необходимость прятаться от жизни в бело-розовых зефирных фантазиях. Татьяна словно вздохнула полной грудью и осознала всю полноту и прелесть бытия, со всеми его бытовыми проблемами и неурядицами. Как же здорово жить на этом свете, господа! Впрочем, кажется, и до нее кто-то высказывал схожие суждения… Или он говорил, что ему жить скучно? А впрочем, какое тебе дело до других, когда судьба наконец-то тебе улыбнулась…

Татьяна ловила на себе удивленные взгляды домашних, но не спешила признаваться в причинах произошедших с ней перемен. Известная только ей одной тайна наполняла ее ощущением своей избранности, неординарности.

Она не раз представляла, как откроется маме, подругам, Анна Дмитриевне, Августе Илларионовне и познает миг упоительного торжества. Она, Танечка Куренная, по недолгому замужеству Завьялова, брошенная жена и мать-одиночка, собственными руками перековала свою судьбу наново. Каково, а? Вряд ли кто ожидал от нее подобного…

Отправившись после обеда за продуктами в местный магазинчик, Татьяна решила позволить себе то, чего никогда прежде не позволяла, – посидеть в небольшом кафе, открытом всего год назад метрах в двадцати от станционной платформы. Светлое здание с кухней и небольшим залом окружали деревянные беседочки с решетчатыми стенами, увитыми вьюнками – живыми вперемешку с искусственными.