Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов

Тем временем в домике позоржицкой почты срочно собрались три наполеоновских маршала – Мюрат, Сульт и Ланн: они горячо обсудили расклад сил и пришли к единому мнению, что сейчас лучше всего отойти назад, пока враг не начал, пользуясь численным превосходством охватывающего маневра. Сообщить об этом императору Мюрат и Сульт предпочли предложить именно Ланну, слывшему самым решительным среди них в разговорах с Бонапартом. Так и случилось, но при этом, как только Наполеон недоуменно повысил голос, узнав о грядущей ретираде, оба маршала тут же «дали задний ход» (они-де всегда готовы наступать!), чем вызвали невероятное раздражение Ланна – гасконского забияки и первого бретера Великой армии. (За эту сомнительную честь среди маршалата люто боролись Ланн, Мюрат, Ней и, конечно, Ожеро – профессиональный дуэлянт-убийца!) Тот взорвался, словно граната, и потребовал от Сульта сатисфакции за… оскорбление, а вернее за то, что его – Ланна, «храбрейшего из храбрых» (маршал Ней получил это громкое прозвище уже после гибели Ланна в 1809 г.) – примитивно подставили. Бонапарт сделал вид, что ему не до перепалки его лучших маршалов, и, улучив момент, среди громкой ругани и звонких щелканий эфесом о ножны, тихо и внятно произнес то, что счел нужным: «А я тоже считаю, что надо… (здесь последовала долгая театральная пауза – Наполеон был большим мастером подобных реминисценций!) отступать подобру-поздорову!» Он тут же отдал приказ маршалу Сульту с деланой поспешностью оставить выгодные позиции на Праценских высотах, господствовавших над долиной к западу от Аустерлица, и спуститься в низину. Покидая эти сильные оборонительные рубежи, он фактически приглашал союзников атаковать его в поле и тем самым провоцировал на столь желанное ему генеральное сражение.

А храбрец и забияка Ланн еще потом долго грозил своим «братьям по оружию» по-свойски разобраться с ними за подобную низкую подставу, в которой он на их бравом фоне выглядел «мелким трусишкой» (отважный гасконец был весьма невысокого роста). Но приказ Наполеона о немедленном отступлении за гольдбахский ручей на 10 км на запад существенно менял картину диспозиции. Всем казалось, что союзники выходят на столь выгодную ударную позицию, что небольшой Великой армии несдобровать! И на самом деле Бонапарт приказал корпусу Бернадотта, дивизиям Фриана и Гюденна из корпуса Даву и драгунским дивизиям Бурсье, Клейна и Буайе немедленно ускорить свое прибытие для подкрепления главных сил. Надлежало сохранять при этом все меры предосторожности, в частности, легкой кавалерии предписывалось создавать непроницаемую завесу вокруг пехотных колонн и артиллерийских парков.

Тем временем в ночь на 29 ноября от российского императора вернулся спецпосланник Бонапарта генерал Савари. Проницательный Савари (недаром он возглавлял тайную полицию французского императора) прекрасно справился с поставленной задачей: выяснилось, что у врага «царят разброд и шатания» – давать «корсиканскому чудовищу» генеральное сражение или погодить и отойти подальше на восток?! Австрийский император явно осторожничал (в любом случае он терял больше, чем его венценосный «русский брат»), но его мнение не было определяющим, так как австрийские войска составляли только одну пятую часть союзных войск. «Старая северная лиса» Кутузов отнюдь не жаждал атаковать французов, какими бы выгодными ни казались для союзников расклад сил и позиция под Ольмюцем. А вот российский император и его молодое окружение, поддерживаемое «гением штабной войны» австрийцем Вейротером, всецело ратовали за бой с зарвавшимся Боунапартием. Они давили на то, что «корсиканский выскочка» сам предлагает перемирие, т. е. он заметно ослаб и, наконец, объединенной союзной армии скоро нечем будет питаться: запасы продовольствия в окрестностях Ольмюца стремительно истощаются.

Помимо устной информации, Савари привез не очень-то вежливое письмо от российского монарха. Александр I намеренно давал понять «корсиканскому выскочке», что тот ему – венценосному отпрыску императорского дома Романовых (Гольштейн-Готторпов) – не ровня (в общем, «гусь – свинье не товарищ»!). Бонапарт молча проглотил завуалированное оскорбление и приказал своему посланцу… снова скакать к русскому царю. Императору французов нужно было выиграть время, пока не прибыли его подкрепления, и усилить впечатление напуганности впечатляющей наступательной акцией (бряцанием оружием) союзников.

…Между прочим, некоторые исследователи полагают, что со стороны Наполеона бой в Вишау был всего лишь… «спектаклем», разыгранным перед русским царем с целью еще больше заставить поверить того в свое превосходство и продемонстрировать ему свою растерянность. Якобы по его приказу «дымовая завеса» перед позициями Великой армии в виде кавалерии Мюрата после легкой стычки конной бригады Трольяра с авангардом Багратиона под Вишау отходила, симулируя панику, хаос и полный беспорядок…

Не без приключений, уже далеко за полночь, но Савари снова прибыл в русский лагерь с настойчивым предложением царю от Наполеона о… личной встрече завтра в полдень между аванпостами обеих армий! Но после вишауского «триумфа» у царя пошла голова кругом, и он счел возможным отправить к назойливому корсиканцу лишь своего адъютанта Долгорукого. Французскому императору предстояло удовольствоваться встречей с этим молодым и самонадеянным удачливым карьеристом, блестящим князем П. П. Долгоруковым – одним из самых ярых сторонников немедленной битвы с французами.

В полдень Савари с Долгоруковым прибыли в лагерь французов. Петр Петрович показал себя во всей красе главного бахвала в ближайшем окружении российского государя. Он вел себя так надменно и развязно, что можно было подумать: русские стоят у ворот Парижа! (Это действительно случится, но уже после того, как французы побывают в Москве, а самого Петра Петровича уже давно не будет на этом свете!)

Русские условия были совершенно неприемлемы для Наполеона, в частности, ему обещали дать уйти подобру-поздорову во Францию… ее границ 1792 г., т. е. еще до революционных войн! Но и Наполеон разыграл свою роль как по нотам. Он сам встретил высокородного полномочного русского посла еще у аванпоста. Весь его внешний вид выражал глубочайшую озабоченность, даже угнетенность всем тем, что происходило в его лагере. В конце концов Бонапарт «закруглил» рандеву, но не расставил точки над i. Правда, своим свитским он сквозь плохо скрываемый гнев пообещал через 48 часов «показать этим зарвавшимся русским боярам, где раки зимуют».

В результате молодой задиристый «петушок» Долгоруков, имевший в ту пору отнюдь не малое влияние на своего малоопытного в военном деле царя, вернулся в свой лагерь преисполненный твердой уверенности, что мелкий «корсиканский выскочка» и его задрипанные французишки уже на грани гибели и остается лишь слегка подтолкнуть их к краю уже виднеющейся пропасти. Долгоруков расписал свои впечатления от Наполеона и всего им увиденного в таких радужных красках и с таким апломбом, что молодое и рьяное царское окружение уже думало только о том, как скоро они будут «пировать и шиковать в столице мирового изыска и соблазна – Париже»!

Князя Петра Петровича Долгорукова – одного из особо приближенных императора Александра I, его генерал-адъютанта и к тому же ровесника – принято считать чуть ли не одним из виновников в развертывании трагически неудачного для русских Аустерлицкого сражения. Его фигуру «малюют» исключительно в негативных тонах: недалекий, самодовольный, заносчивый и т. п. и т. д. Так ли это?!