Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс

их романтического отношения к королеве и придворным дамам.

Образ рыцаря-пастуха очень хорошо подходил Сидни. Если описание из «Аркадии» относится к его появлению на турнире 1581 г., то это было через два года после публикации «Пастушеского календаря» Спенсера с посвящением Сидни и использованием пастушеской формулы для передачи протестантской религиозной этики. Как станет видно позднее, это, возможно, было частью изначального плана сэра Генри Ли – через образность турниров Дня Восшествия выстроить языком рыцарской романтики политическую и теологическую позицию протестантской Англии. Поэтому за появлением Сидни в образе рыцаря-пастуха могла стоять довольно серьёзная причина. Ибо при дворе Елизаветы, как и при дворе Елены Коринфской, «игры несли поверх удовольствия богатства знаний».

Турнир 1581 года был первым, о котором сохранилось чёткое документальное свидетельство, хотя почти наверняка они начали проводиться ранее. Довольно сенсационное появление на этом празднике Сидни в образе рыцаря-пастуха могло способствовать созданию его легенды, которая была плотно вплетена в легенду турниров Дня Восшествия. Возможно, Спенсер увековечил его память в сэре Калидоре, который сбросил с себя свои яркие доспехи, облачился в пастушье рубище «и в руку взял вместо железного копья пастуший посох»[320].

Как отмечали другие авторы, ежегодный Иберийский турнир в «Аркадии» может отражать не только турнир Дня Восшествия, но и элементы иных событий[321]. Выдвигалось предположение, что в нём может содержаться намёк на увеселительное празднество под названием «Четыре приёмных дитя желания» (The Four Foster Children of Desire), устроенного в мае 1581 г. по случаю визита французских послов с предложением партии для Елизаветы[322]. Увеселение происходило в форме турнира, в котором Сидни принимал участие как один из претендентов, а один из защитников появился в образе Ледяного Рыцаря (мы помним, что такой рыцарь описывается среди участников Иберийского турнира). Сэр Генри Ли участвовал в празднике в качестве «неизвестного рыцаря, появляющегося посреди скачки»[323]. Таким образом, это было ещё одно событие, в котором одновременно принимали участие Сидни и Ли и которое могло, вперемешку с аллюзиями на турнир Дня Восшествия, найти отражение в сюжете «Аркадии».

Иберийский турнир происходит во второй книге «Аркадии», войны Амфиала – в третьей. Частью это настоящие и кровавые войны, частью всё те же церемониальные турниры, на которых рыцари появляются в чрезвычайно вычурных и непрактичных костюмах. Бой Амфиала с Фалантом Коринфским особенно похож на турнирный поединок, поскольку за ним наблюдают дамы. На попоне коня Амфиала были изображены «ветки с опадающими листьями, причём листья были вышиты столь искусно, что когда конь двигался, казалось, они летят, подхваченные ветром и, сделанные из неяркой золотой парчи, они напоминали о красоте осенних полей»[324]. Его доспехи сияли золотисто-рыжим, а на щите был изображён скат.

Вероятно, он являл собой впечатляющее зрелище, но всё же не шёл ни в какое сравнение со своим противником Фалантом, сидевшим на молочно-белом коне, грива и хвост которого были выкрашены в красный.

Его поводья имели вид двух виноградных лоз, и на утолщении, где они соединялись у мундштука, висела как будто гроздь винограда, поэтому, когда конь закусывал удила, казалось, он хочет съесть её и оттого с его губ падает слюна. Сбруя представляла собой словно переплетение виноградных лоз и создавала впечатление, будто конь стоит посреди виноградника … Доспехи Фаланта были голубыми, как небо, и золотились под солнечными лучами[325].

Возникает вопрос, мог ли Фалант Коринфский в его солнечных доспехах снова быть отражением сэра Генри Ли, ибо Джордж Пил приводит такое его описание на турнире Дня Восшествия 1590 г., последнем, в котором Ли принимал участие:

Mighty in arms, mounted on puissant horse,

Knight of the crown in rich embroidery,

And costly fair caparison charged with crowns,

O'ershadowed with a wither'd running vine,

As who should say, ‘My spring of youth is past,'

In corselet gilt of curious workmanship,

Sir Henry Lee, redoubted man-at-arms,

Leads in the troops…[326]

(Могучий боец на мощном коне

Рыцарь короны в богатом убранстве

И с дорогою попоной в коронах,

Увитый сухой виноградной лозой

Как будто желавший сказать тем:

«Весна моей юности в прошлом»,

В доспехах златых необычной работы

Сэр Генри Ли, грозный воин,

Ведёт войска…)

Могло ли быть так, что Ли узнал себя в увитом лозой Фаланте Коринфском из «Аркадии» и решил предстать на своём последнем турнире в образе увядшей лозы? Тот турнир очень многим напоминал о Сидни. Граф Эссекс (по описанию Пила) был одет в чёрные доспехи и вышел в сопровождении процессии людей во всём чёрном:

As if he mourn'd to think of him he miss'd,

Sweet Sidney, fairest shepherd of our green[327].

(Как будто он оплакивал его, о ком скучал,

Сидни любезного, прекраснейшего пастуха наших полей).

Так память о Филисиде, Пастушьем Рыцаре, ожила на турнире Дня Восшествия, ознаменовавшем конец активной службы Лелия.

Генри Ли и Вудстокские увеселения 1575 г.

Подробные описания рыцарских церемоний отсутствуют в оригинальном варианте «Аркадии» и не появляются вплоть до 1590 года и последующих версий. Своей наивысшей точки развития турниры Дня Восшествия, главным двигателем которых был сэр Генри Ли, достигли в 80-е годы XVI столетия. Эдмунд Чамберс оставил нам очень полезную книгу о жизни Ли, но наша цель состоит в том, чтобы исследовать воображение его героя, представить Ли как знатока гуманистического рыцарства и одного из создателей елизаветинской мифологии.

Источником утверждения о том, что идея турниров Дня Восшествия принадлежала Ли, является книга Уильяма Сегара «Достославные деяния, военные и гражданские» (Honor Military and Ciuill), вышедшая в 1602 г.[328] Сегар также утверждает, что эти турниры стали проводиться с началом царствования Елизаветы. Как мы уже видели, первый из них, о котором существует документальная запись, датируется 1581 годом. Почти наверняка они проводились и ранее этой даты, возможно, как предполагает Чамберс, не в Уайтхолле, а в Вудстоке, где Ли был хранителем королевских охотничьих угодий, или где-то ещё около Оксфорда[329]. Вплоть до 1590 г., когда Ли официально передал должность Королевского Чемпиона графу Камберленду, он выступал в роли главного зачинщика турниров. И даже после своей отставки он продолжал председательствовать на них в качестве некоего церемониймейстера. Эти сведения нам сообщает Сегар, но, к сожалению, единственное, что он описывает хоть сколько-нибудь подробно,