В субботу вечером, в воскресенье утром - Алан Силлитоу

— Интересно, какой подлец додумался до такого?

С присущей ей основательностью миссис Булл, наругавшись всласть, принялась осматриваться в поисках обидчика. Глубоко посаженные глазки-бусинки обежали двор до самой фабричной стены, затем проделали обратный путь до того места, где она стояла, попутно останавливаясь на всех окнах сверху донизу. Ни одно архитектурное сооружение, ни единое человеческое движение не ускользнуло от нее. Поговаривали, что к следующей войне власти внесут ее в списочный состав разведывательных служб.

— Ну вот, все ясно, — сказала она, резко мотнув подбородком в сторону миссис Мэкли и не сводя глаз с предпоследнего от точки наблюдения окна: оно было слегка приоткрыто. Там жил со своей разведенной матерью Бернард Гриффин. Когда-то у него было духовое ружье, а саднящая скула заставила миссис Булл предположить, что оно и сейчас у него имеется. Зашелестели страницы архива памяти: подростком Бернард был помещен в Борстал за то, что разбил газовый счетчик и отодрал кусок железной кровли на церкви; три раза дезертировал из армии; довел до беды девушку и отсидел три месяца, отказавшись давать деньги на младенца; не говоря уж о том, что он ненавидит всех вокруг. У миссис Булл имелось досье на любого из жителей дома.

В сопровождении миссис Мэкли она проследовала к черному входу в квартиру Гриффина и заколотила в дверь с такой силой, что сосед, живший напротив, крикнул, что таким манером она всю стену выломает. Но миссис Булл лишь грохнула в дверь еще раз. Дома никого не было. Во всяком случае, на стук никто не откликнулся.

Прижимая руку к щеке, она вернулась во двор. Половина рабочих уже вышла из фабричных ворот и рванулась в ближайшие кафе и продуктовые лавки, тем самым лишив миссис Булл привычного развлечения, и подобная утрата, вкупе с болью от раны, сулила ее мужу нелегкий ужин.

Случались моменты, когда Фред вынужден был признать, что Артур не такой уж славный малый. Если честно, говорил он себе в таких случаях, брат его бывает настоящим ублюдком. Случись кому-нибудь его задеть, он черт знает что способен выкинуть — если не знать, что им движет жажда мести. Миссис Булл постоянно всем рассказывала, что Артур волочится за замужними женщинами, и оба они, Артур и Фред, находили это непростительным грехом, потому что так оно и было. Артур считал, что она подрывает его репутацию, не говоря уж о том, что подвергает риску его жизнь, и всякий раз, проходя по двору, лишь хмуро игнорировал ее взгляды и злобное бормотание себе под нос, когда она обзывала его грязным сластолюбцем. Каким образом миссис Булл удалось так много о нем разузнать, он понятия не имел и не собирался докапываться. Ну, сплетница и сплетница, это его не интересовало, и ему никогда не приходило в голову предъявлять ей какие-то претензии. Но при всем нежелании отвечать огнем на огонь однажды, в нерабочее время и на пустой желудок, он вдруг подумал, что можно открыть огонь оловянной пулей. При всей своей незаурядной наблюдательности миссис Булл не заметила, как он закрыл окно в спальню после выстрела, да и не могла заметить, ибо ему не было нужды его закрывать — он стрелял через дырку в оконном стекле; мать уже несколько дней собиралась заделать ее картоном, да все руки не доходили. В момент выстрела Фред находился в одной комнате с Артуром, сидел за столом, заполняя формуляр на выплату компенсации по болезни. Артур перезарядил ружье и следующую пулю послал в покоящиеся на каминной доске останки гипсового пуделя, своего симпатичного бессловесного дружка. С тех пор как Артур за десять шиллингов купил духовое ружье у Бернарда Гриффина, в результате прицельной массированной стрельбы тот лишился головы и туловища, так что теперь от него оставалась только бесформенная масса черно-белого гипса, удерживаемая на четырех нетронутых лапах.

К вечеру домовое радио разнесло весть о том, что в миссис Булл стреляли. Правда, добавлял вестник или вестница в ответ на смех или слова сочувствия — в зависимости от отношения к жертве, — не из настоящей винтовки, а из духового ружья. Сама же миссис Булл никогда еще не была так разгневана и исполнена решимости, как когда, размахивая руками, говорила: «Гнусный тип! Как он мог поднять на меня руку, я ведь не причинила зла ни одной живой душе».

Она перехватила Бернарда Гриффина возвращающимся домой с работы — он занимался мойкой окон, — и ее кудахтанье, будто он стрелял в нее из своего духового ружья, привело его даже в большую ярость, чем если бы он действительно это сделал.

— Да что за чушь! — взорвался он. — Во-первых, я все утро был на работе. Если не верите, можете спросить моего босса. А во-вторых, я еще на прошлой неделе продал ружье одному малому в Мэнсфилде.

Артур в рубашке с короткими рукавами смотрел на них от ворот с интересом и сочувствием, печально покачивая головой при каждой новой вспышке гнева со стороны миссис Булл. Фред следил за происходящим из окна спальни: он знал, что миссис Булл, изливая гнев на кого-то одного, может легко, без всякой видимой причины, перенести его на случайного свидетеля и обвинить его в чем угодно, требующем отмщения. И этот кто-то и окажется виновным. Потому Фред считал, что не стоило Артуру стоять так близко.

— К тому же, — продолжал Бернард Гриффин, — с чего вы взяли, что стрелял кто-то из нашего двора? Духовое ружье, знаете ли, бьет далеко, может, целили откуда-то с верхнего конца улицы.

В конце концов миссис Булл решила, что Бернард Гриффин тут ни при чем, и, отвернувшись, принялась еще острее обычного шарить взглядом вверх-вниз по улице в поисках другого подозреваемого. Винить ее трудно, подумал Артур, вон какой синяк на щеке — можно подумать, кто-то бутылкой чернил запустил.

Они пошли на дешевый дневной киносеанс. Зал был забит пенсионерами, прогульщиками-школьниками, продавцами магазинов на половинном окладе, сменными рабочими и теми, кто, вроде их самих, сидел на бюллетене. Позади изо всех сил дымил вонючей сигарой какой-то старикан; еще тремя рядами дальше орал малыш, напуганный оглушительной развязкой ковбойского фильма. Выскочив из всего этого пекла — грохота пальбы из шести винтовок одновременно, стука копыт коней возмездия, несущихся в тусклых солнечных лучах, ревущего ветра, — он налетел на Бренду. Нагруженная сумками с продуктами, она, краснощекая и расслабленная, выглядела свежо и невинно.

— Смотреть надо по сторонам, — резко, как и положено в субботу вечером, бросила она.

— Курни, цыпленок, — предложил Артур, но ей не хотелось курить на улице.

— Неохота, — ответила она.

— Как Джек? — поинтересовался Артур. — Что-то давно его не видел.

— Да вроде нормально.

— А Эмлер? — Он закурил сигарету.

— В полном порядке, — рассмеялась Бренда. — По-прежнему считает всех сумасшедшими.

— Если хочешь знать мое мнение, этой сучке самой надо провериться насчет мозгов. — Именно ее Артур считал причиной всех своих бед.

— Ну, она никому вреда не причиняет. А в тот вечер вообще не знаю, что бы без нее делала. — За все это время Бренда впервые упомянула «тот вечер», и это его порадовало: это означало, что можно закрыть глаза на прошлое и начать все сначала.