Французов ручей - Дафна дю Морье

Ядро шлепнулось в воду, не долетев до корабля.

– Поберегите порох, ребята! – рассмеялся француз. – Теперь вам до нас не добраться.

А коротышка Пьер Блан, встряхнувшись всем телом, как промокшая дворняга, свесился за борт и показал форту нос. «Удачливый» круто накренился и скользнул вниз по волне; паруса забились и затрепетали, сзади послышались крики, и кто-то из преследователей выпалил по кораблю из мушкета.

– А вот и ваш приятель, Дона, – проговорил француз. – Ну-ка, посмотрим, хорошо ли он умеет стрелять.

Он пробрался на корму и, подойдя к перилам, глянул вниз: передняя лодка была уже совсем близко, Рэшли свирепо уставился на него, а Годолфин снова вскинул к плечу мушкет.

– Смотрите, смотрите! – воскликнул вдруг Рэшли. – У них на борту женщина!

В этот момент Годолфин выстрелил. Пуля просвистела у Доны над головой. Новый порыв ветра накренил корабль, и она увидела, что за штурвалом стоит Пьер Блан, а француз застыл у борта с подветренной стороны и, посмеиваясь, смотрит на лодку. Корабль снова нырнул вниз. Француз перевесился через перила – в руке его блеснула шпага.

– Приветствую вас, господа, – крикнул он, – и желаю скорейшего возвращения в Фой-Хэвен. Но прежде чем мы расстанемся, позвольте взять у вас небольшой сувенир на память.

И с этими словами он протянул руку, сбил шляпу с головы Годолфина и, подцепив концом шпаги его пышный парик, торжествующе поднял его в воздух. Годолфин, лысый, как новорожденный младенец, с выпученными от ярости глазами и побагровевшим лицом, плюхнулся обратно в лодку, уронив на сиденье свой мушкет.

Налетевший шквал обрушил на корабль потоки дождя и скрыл лодку из глаз. Высокая волна, перехлестнув через борт, сбила Дону с ног и отбросила к шпигатам. А когда она наконец поднялась и, переведя дух, откинула упавшие на лицо волосы, лодок уже не было видно, мыс и форт остались далеко позади, а француз стоял на мостике и, улыбаясь, смотрел на нее. Парик Годолфина висел рядом с ним, на рукоятке штурвала.

Вдоль пролива, на расстоянии трех миль один от другого, медленно плыли два корабля. Первый – яркий, легкий, словно устремленный вперед, к неведомым горизонтам, выглядел гораздо нарядней второго – скромного торгового судна, послушно следовавшего за ним.

Летний шторм, бушевавший целые сутки, наконец утих; на пронзительно-голубом небе не было видно ни облачка. Волны улеглись, море застыло в каком-то странном оцепенении, и только легкий северный бриз слегка шевелил бессильно повисшие на реях паруса. Из камбуза «Удачливого» потянуло запахом съестного, аромат жареного цыпленка, смешанный с соленым морским воздухом, прогретым горячими солнечными лучами, ворвался в окно каюты. Дона открыла глаза и сразу же почувствовала, что корабль больше не швыряет из стороны в сторону. Дурнота прошла, но ее место занял голод, мучительный и неодолимый. Она потянулась, зевнула, ощущая приятную легкость во всем теле, и тут же выругалась сквозь зубы, припомнив самое забористое ругательство из репертуара Гарри: так, значит, ее все-таки укачало, значит, она все-таки проиграла пари. Она подняла руки, проверяя, на месте ли серьги, и вдруг с ужасом осознала, что лежит совершенно раздетая, накрытая одним лишь одеялом, и платья ее нигде не видно.

С тех пор как она, усталая, измученная и продрогшая, спотыкаясь, спустилась в каюту и, стянув с себя рубашку и брюки, скинув неуклюжие башмаки, забралась в теплую, уютную постель, мечтая только об одном: чтобы ей дали спокойно выспаться, – прошла, казалось, целая вечность.

Пока она спала, в каюте, как видно, кто-то успел побывать: окно, плотно закрытое на время шторма, было широко распахнуто, одежда ее исчезла, а вместо нее на стуле появился кувшин с горячей водой и полотенце.

Выбравшись голышом из огромной кровати, в которой она провела не меньше суток, она взяла кувшин и начала умываться, размышляя о том, что капитан «Удачливого», кто бы он ни был, явно не чуждался комфорта. Закончив свой туалет и причесавшись, она выглянула из окна: справа по борту виднелись мачты «Ла Муэтт», залитые ярким солнечным светом. Снова аппетитно запахло жареным цыпленком. На палубе послышались чьи-то шаги. Дона торопливо юркнула в кровать и натянула одеяло до самого подбородка.

– Вы уже проснулись? – раздался из-за двери голос француза.

Чувствуя, как сердце ее вдруг отчаянно забилось, она крикнула:

– Да, входите! – и откинулась на подушки.

Он остановился на пороге, держа в руках поднос и с улыбкой глядя на нее.

– Я проиграла пари, – сказала она.

– Знаю, – ответил он.

– Откуда?

– Я заходил вас проведать, но не успел открыть дверь, как вы запустили в меня подушкой и велели убираться к черту.

Она рассмеялась и покачала головой:

– Неправда, сюда никто не заходил, я никого не видела.

– Охотно верю. В том состоянии, в котором вы находились, мудрено было что-то разглядеть. Но не будем спорить. Вы проголодались?

– Да.

– Я тоже. Предлагаю пообедать вместе.

Он принялся накрывать на стол. Она наблюдала за ним из-под одеяла.

– Сколько сейчас времени? – спросила она.

– Около трех, – ответил он.

– А день сегодня какой?

– Воскресенье. Боюсь, что вашему приятелю Годолфину не удастся послушать сегодняшнюю проповедь, разве что в Фой-Хэвене очень искусные парикмахеры.

И он кинул выразительный взгляд на стену за ее кроватью. Она подняла голову и увидела висящий на гвозде парик.

– Когда вы успели его повесить? – рассмеявшись, спросила она.

– Когда вы лежали с приступом морской болезни, – ответил он.

Она прикусила язык: боже мой, какой позор, в каком виде он ее, должно быть, застал! Она подтянула одеяло еще выше и принялась следить за тем, как он расправляется с цыпленком.

– Хотите крылышко? – спросил он.

Она кивнула, прикидывая, как бы усесться поудобней, чтобы одеяло не сползло. Наконец, улучив минутку, когда он отвернулся, чтобы откупорить бутылку, она приподнялась на подушке, накинула одеяло на плечи и старательно подоткнула его с боков.

Он подошел к ней с тарелкой в руках и критически оглядел со всех сторон.

– М-да, – протянул он. – Попробуем подыскать вам что-нибудь поинтересней. Как-никак «Удачливый» только что вернулся из Индии.

Он вышел из каюты и склонился над большим деревянным сундуком, стоявшим у трапа. Подняв крышку, он вытащил из сундука шаль с яркими золотисто-алыми разводами и шелковой бахромой по краям.

– Кто знает, возможно, эта шаль предназначалась для жены Годолфина, – произнес он. – В этом сундуке много занятных вещиц; если хотите, можете потом взглянуть.

Он снова уселся за стол и, отломив куриную ножку, принялся ее обгладывать. Дона отпила глоток вина и посмотрела на него поверх бокала: