Николай Хмурый. Западная война - Михаил Ланцов

– Ну и пойло… – воскликнул этот отмороженный молодчик и отбросил бутылку на пол, расколотив вдребезги.

Завязался краткий диалог. А потом этот мужчина запел песню «Норманны» от Княzz:

– Причалим ли мы к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам?..[81]

Хлопнула дверь храма, и видение исчезло, словно его сдуло порывом ветра. Последней развеялась эта наглая харя молодого генерала: его выряди в доспехи подходящие – сошёл бы за натурального викинга. Его лицо не то с усмешкой, не то с улыбкой растаяло словно улыбка Чеширского кота. Николай проводил взглядом остатки миража и обратил внимание туда, где гулким перестуком приближались явно женские ножки.

– Милый, что случилось? – спросила Клеопатра. – Я испугалась. Мне сказали, что ты пошёл гулять. Среди ночи. Почти без охраны. И… я в растерянности. Ты пьёшь? Но зачем? Тем более эту гадость.

– Действительно, – отбросив початую бутылку церковного кагора, произнёс Император. – Нужно обязать все храмы Имперского значения держать хорошее вино. Чтобы не позорить ни меня, ни веру. Чуть отвернёшься – и всё, снова на спичках экономят.

– Что случилось? Мне страшно. Ты такой странный.

– Я?

– Да, и тут мне очень не по себе. Пахнет жжёным мясом и потом. Даже ладан не перебивает. Что происходит?

– Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит! Один – Бог войны – услышит в небе звон клинков стальных! Буря, лютый шторм нас только раззадорят! У! У-у-у! У-у-у! У-у-у! Норманны! У! У-у-у! У-у-у! У-у-у! Норманны!

– Тебе плохо? – со смесью ужаса и участия в глазах произнесла супруга. – Что ты такое говоришь?

– Ты знаешь, мне кажется, я слишком увлёкся. Всё хочу сделать правильно, выверенно, умно. Выиграть разумно, малыми силами. Сберечь каждую жизнь, каждую копейку. Я, кажется, забыл изначальный смысл слова «Император».

– Ничего подобного! Твоя взвешенность многими очень высоко ценится. Люди любят тебя за то, что ты решаешь их проблемы.

– А кто решит мои? – слишком резко и жёстко произнёс он, вставая.

Клеопатра промолчала, чуть побледнев. Она НИКОГДА не видела супруга таким. Он казался диким… каким-то безумным… его взгляд пугал… его вид пугал… отчего она сделала несколько шагов назад. Неуверенно, но сделала.

– Ты же знаешь, что про меня болтают. Что не Император, а наседка, клушка, что всё квохчет вокруг своих цыпляток. Я о них беспокоюсь, а они – наседка. Дрянь… – процедил он, вкладывая в каждый звук столько эмоций… столько страсти… – Меня называют хитрым византийцем, а сами погрязли в интригах как дворняга в блохах. Врут. Врут. Хитрят. Предают. Твари! А в газетах что пишут? О кровожадном русском медведе, раззевающем свою пасть на Европу. И поливают помоями… непрерывно поливают помоями… Как же мне это всё надоело! Вот тут уже, – провёл он ладонью по горлу.

– Милый?

– Они хотят увидеть кровожадного русского медведя? Увидят. Хотят иметь дело с хитрым византийцем? Не вопрос. Они всё получат. Всё. Что заказывали. Все они… все… и эти, и эти… – прорычал Николай и быстрым шагом направился к выходу. Супруга отшатнулась. В глазах Императора пылали какие-то совершенно жуткие… чудовищные эмоции… страсти… а от него самого стало даже как-то иначе пахнуть… или не от него? Клеопатра даже чихнула от этих навязчивых запахов жжёного мяса, дешёвого сладкого вина и гари, подмешанных в ладан.

Через час по всей Российской Империи была объявлена полная, тотальная мобилизация. Всех и каждого, кто обязан службой, поднимали. Начинали вербовку в добровольческие батальоны охочих людей из союзных стран. А в Мадрид ушла короткая телеграмма:

«Будьте готовы. Николай»

– Ваше Императорское Вели… чество… – произнёс Великий князь Михаил Николаевич, когда утром зашёл по вызову к Императору. Он его не узнавал. ТАКОЙ взгляд.

– Через три дня я выезжаю в войска.

– Но… Ваше Императорское Величество, вы же не полководец.

– Там хватает полководцев. Боюсь, мы все забыли, что Император – это прежде всего главнокомандующий. И я действительно не полководец. Поэтому не вмешиваюсь в работу ни Главного штаба, ни Ставки. Но я – Император. И я должен быть с солдатами.

– Вас могут убить!

– Не переживайте. В штыковые я солдат водить не стану. Но и сидеть здесь, в глубоком тылу, когда решается судьба планеты, больше не намерен.

– Я… я понимаю… – нехотя произнёс старый мужчина, всем своим видом давая понять, что не разделяет и не принимает такого решения…

– Что происходит? – Вильгельм II ворвался на заседание Генерального штаба в самом раздражённом виде.

– Ваше…

– Молчать! – рявкнул он. Прошёл вперёд, взял левой рукой за грудки начальника Генерального штаба и притянул к себе. – Вы клялись мне, что русские не будут проводить полную мобилизацию. Что сведения из верных источников! Что Николай хочет играть, как и в Русско-Японскую! Малой кровью. Красиво. Правильно. ЧТО ПРОИЗОШЛО?!

– Не могу знать, – нервно сглотнув, ответил его собеседник. – Наша разведка докладывает, что он сам не свой вот уже которые сутки.

– Почему?

– Никто не знает. Он словно обезумел. Его пугаются даже приближённые.

– Вы же понимаете, что просто так ничего не бывает?

– Вы позволите?

– Ну попробуйте, – отпуская мундир и отступая на шаг назад, произнёс Вильгельм.

– Вот это – вчерашняя шведская газета. Там интервью Императора Николауса шведскому журналисту. В нём он объясняет свой поступок.

– И что в нём?

– Я не смею…

– Говори уж, раз начал.

Начальник Генерального штаба Германии взял лист с машинописным переводом. Нервно чихнул. И начал читать:

«Я устал. Я годами работал над тем, чтобы преодолеть идеологические противоречия России с остальной Европой. Но эти чванливые свиньи продолжали показывать свою варварскую природу, своё отвратительное воспитание. Я вёл хорошую войну, то есть старался соблюдать законы и обычаи войны. Что здесь, в Европе, что там, в Маньчжурии, где бедной Японией просто воспользовались европейские игроки. Эти светские гуманисты, несущие на себе «бремя белого человека», самым циничным образом отправили на убой сотни тысяч человек, чтобы выгадать себе немного денег. На голод же и мучения тем самым они обрекли миллионы людей. Зато как говорили! Лицемерные мрази! Когда же дошло до войны, то оказалось, что их хвалёная армия не стоит и выеденного яйца. И что же? Вместо того чтобы сделать выводы, провести работу над ошибками и устранить недостатки, они принялись поливать помоями и победителей, и побеждённых. Они навыдумывали себе каких-то сказок и живут в них, напрочь игнорируя реальность. И то, что адмирал Того, природный японец, разбил германский флот, славный отличной выучкой, тому самый что ни на есть верный пример и доказательство. А как они его поносили! Как оскорбляли! На деле же что вышло? Что они сами – обычные обезьяны, только что слезшие с ёлок да осин. Тупые и невоспитанные варвары. Врущие… врущие… врущие… непрерывно врущие… Как они меня уже достали! Просто достали. Я устал за эти десятилетия выслушивать потоки лжи о России. Я устал за эти десятилетия терпеть с их стороны постоянное пренебрежение. Словно они соль земли. Сами дикари дикарями, только что в дорогих костюмах, а туда же. Я хотел вести эту войну правильно. По законам и обычаям. Как в старые добрые времена. Но что я слышу? В Вене и Берлине призывают не церемониться с русскими военнопленными, называя их неполноценными людьми… скотами. А Франция – молчит. Хотя нет. Во Франции тоже много чего пишут того, что заставляет усомниться в их союзных намерениях. Впрочем, это уже не важно. В Вене и Берлине говорят о «кровожадном русском медведе»? Хорошо. Они его увидят. Всё, что заказывали. Все увидят. Я просто устал видеть этот гнилой оскал мерзавца, распускающего о тебе, твоей державе и твоём народе всякие скабрезные мерзости. Не понимают по-хорошему? Не вопрос. Объясним на понятном для них языке…»