Фаворитка короля - Анна О'Брайен

Она повернулась, чтобы уйти, но я остановила ее вопросом:

— Вы как-то говорили, что мне предназначено сыграть некую роль. Вы тогда имели в виду вот это?

— Да. — Она обернулась через плечо. — Ты убедишься, что Эдуард — несравненный любовник. — Горе душило ее; я услышала сдавленное рыдание. — Я постараюсь, чтобы тебе было как можно легче, насколько это в моих силах.

Один миг, показавшийся мне целым веком, мы смотрели друг другу в глаза: Филиппа — с решимостью, порожденной отчаянием, а я — с изумлением перед ее отвагой и с полным пониманием того, что ни мне, ни ей эта роль не дастся легко. Ну как сможет любящая жена ежедневно находиться в обществе наложницы своего мужа? Я бы такого не вынесла. Теперь-то я поняла, что говорила королева о своем печальном бремени.

Она удалилась, а у меня от полнейшей растерянности голова шла кругом. Дверь в коридор отворилась в ту самую минуту, когда захлопнулась дверь, ведущая в комнаты Филиппы. Я гордо вскинула голову и приготовилась стать любовницей короля с благословения его жены. Для этого всего-то и нужно, что последовать за королевским пажом… Бог свидетель! В эту ночь мне понадобится много храбрости, а я подозревала, что весь свой запас уже израсходовала.

В дверях стоял Уикхем, глядя на меня как на мошку, которая вот-вот сгорит в пламени свечи.

Он шагнул вбок и махнул мне с невероятным пренебрежением. Глаза его ни разу, ни на мгновение не встретились с моими — он упорно смотрел куда-то поверх моего левого плеча. Похоже, он был не в силах смотреть мне в глаза, боясь увидеть в них ту ужасную вину, которая вот-вот ляжет на мою душу.

— Вам надлежит следовать за мной, мистрис Перрерс. Грешно так поступать! — проворчал он, когда я проходила в дверь мимо него.

— Такова воля короля. — Чем меньше я стану говорить, тем лучше.

— Вам не следовало участвовать в этом.

— Меня вызывают, — коротко, но решительно сказала я.

— Несомненно, вы сами это подстроили! То, что вы делаете, не может не вызвать отвращения у всякого, кто сохранил хоть каплю порядочности. Вы всем обязаны королеве, и так-то вы ей платите. — Уикхем даже щелкнул зубами.

— Мне кажется, пора идти, — ответила я на это и отвернулась, не желая видеть его сверкающие презрением глаза.

Он провел меня чередой пустынных коридоров. Что, всех нарочно отослали с нашего пути? В ту ночь, когда я ступила на новую (и небезопасную) тропу, нам не встретился ни один паж, или писец, или слуга, ни единый человек из обширного дворцового хозяйства или королевской свиты. Мой сопровождающий хмуро молчал, так что я, кажется, даже на вкус ощущала его неодобрение, чувствовала, как оно жжет мне кожу. В какой-то миг я чуть было не остановилась. А что, если я откажусь повиноваться? Таким ли путем хотелось мне расстаться со своей невинностью — в тенетах хитроумных замыслов королевской четы, несущих блага королю и королеве?

Я тряхнула головой, отгоняя бесполезные мысли. Отказаться было нельзя. Слишком быстро развивались события, и слишком далеко уже зашло дело. Меня несло по течению, как палый лист, хотя я все же не была так бездумна. Когда я на миг застыла там, в коридоре, губы у меня сложились в улыбку. Я всей душой прочувствовала важность происходящего. Я стану больше чем фрейлиной, я стану тем, кем меня хочет видеть Эдуард. Какая женщина в здравом уме откажется от такой неслыханной чести — стать избранницей самого короля? Уж я не откажусь.

Я быстро зашагала за Уикхемом, пока он не остановился, да так резко, что я едва не наступила ему на пятки. Он круто развернулся, вынудив меня отступить назад, и тут же крепко ухватил за запястье — не просто взял за руку, как надлежало бы священнику.

— Не нужно бы вам здесь быть! — В его глазах плескалась ярость, губы от злости сжались в тонкую полоску. Но и меня не на шутку рассердили его поучения.

— Вы что, не впустите меня к своему королю? Даже вам не дано такой власти, Уикхем. — Я придала голосу насмешливый оттенок. — Вы можете строить стены и арки, но не вам диктовать свою волю королю!

Он тут же отпустил мою руку и толкнул так сильно, что я отлетела к стене.

— Уикхем!.. — Я задохнулась от возмущения.

Он не желал слушать меня. А что могла сказать я, не выдавая хитрый замысел королевы? Уикхем слегка прикоснулся к двери, отворил ее, отступил на шаг и махнул рукой. Я вошла, и дверь за мной затворилась.

Я оказалась в опочивальне Эдуарда. На всем ее роскошном убранстве лежала печать мужского вкуса: стены обшиты деревянными панелями и увешаны гобеленами, в камине пылают поленья, рядом свернулся калачиком любимый охотничий пес. Молитвенная скамеечка и распятие. Сундук, стол-конторка, кресло с высокой резной спинкой и резными же подлокотниками — короче говоря, роскошная обстановка, как я поняла с первого взгляда. Уже успела привыкнуть во дворце к великолепию обстановки. В этой комнате имелось все, чего только мог пожелать дворянин, который любит молиться, много читать и наслаждаться удобствами. Большую часть жизни Эдуард провел в лишениях, воюя во Франции, зато в Хейверинге — сколь бы ни был этот дворец скромен в сравнении с поистине королевскими Вестминстером и Виндзором, — он наслаждался всеми преимуществами своего высокого положения.

Заметно, что хозяин живет здесь постоянно. На шесте дремлет ловчий сокол. Богато отделанный мехом халат из переливающейся темно-красной камчатной ткани небрежно брошен на сундук. Пустой графин для вина, кубки и недоеденные кушанья на блюде. На ложе брошены книги, одна из которых раскрыта, и молитвенные четки. Большой канделябр стоит рядом с тазом и кувшином для умывания, свечи лучшего сорта дают ровный, мягкий свет.

А ложе даже не с чем сравнить.

Я быстро отвела взгляд от шелковых покрывал, от красных с золотом занавесей. После пережитых за последние полчаса потрясений мне стало трудно держать себя в руках. Я в нерешительности стояла спиной к двери и казалась себе загнанным в угол зверьком, в которого вот-вот вонзит свои когти безжалостный хищник. Ибо король Англии, вне всяких сомнений, — не меньший хищник, чем его сокол.

Сокол встряхнул крыльями и снова погрузился в дремоту. Пес у камина дернулся и заскулил — ему, вероятно, снилась охота.

Эдуард встал со своего места, где сидел перед моим приходом, листая страницы книги, и подошел ко мне, приветливо протягивая руку. Как он был прекрасен! И как безыскусно держался, не задумываясь о своей красоте, не представляя, какое впечатление на зрителя производят точеные черты его лица и величественная фигура, — какое впечатление это производит на меня.

— Алиса! — Суровое выражение лица смягчилось, на нем мелькнула тень улыбки. — У вас такой вид, словно я сейчас наброшусь на вас и разорву на кусочки.

— Наверное, такой, — согласилась я.

— Этого я делать не стану. — Эдуард засмеялся во все горло. Его рука легла на мою. — Вы совсем замерзли… или закоченели от страха. Идите к огню… — Он мягко подтолкнул меня, усадил в свое кресло, не переставая говорить, будто я была глупой необъезженной кобылкой, которую нужно было подбодрить. Предоставив мне разглядывать комнату, налил в два кубка рубиновую жидкость. — Держите. Это гасконское. Самое лучшее вино, какое только у нас есть. — Вложил кубок в мою руку, придвинул к себе ногой низкий табурет и сел у моих ног, поднес к губам свой бокал.