Лев правосудия - Леена Лехтолайнен

При упоминании этого имени Транков вздрогнул, и вдруг стало видно, что он совсем молод — вероятно, ему не было и тридцати.

— Он здесь ни при чем! Паскевич — мелкая сошка, дружба с ним до тюрьмы доведет! — Транков развел руками и затряс головой, будто опереточный злодей, совершенно как его отец когда-то. — Сюрьянен — птица иного полета, вместе с ним можно многого достичь. И ему нужны связи с Россией, ведь его прежние партнеры погибли.

— И у тебя есть нужные связи? — Я отхлебнула сразу полкружки какао.

— Я знаю нужных людей. Сюрьянен мне доверяет, — с гордостью произнес Транков.

Очевидно, никто не рассказал Сюрьянену о прошлом этого типа. Но как бизнесмен такого уровня мог не выяснить, с кем имеет дело? Сначала Васильев, теперь Транков. Или Сюрьянену так же безразлично, откуда качать деньги, как и тем политикам, кого он этими деньгами поддерживает?

— В России важно знать, с кем работать. Этому Сюрьянен еще учится. Чего ты делаешь в том ресторане? Не можешь больше найти работу по специальности?

— И какая, по-твоему, у меня специальность?

— Телохранитель, способный сделать все, чего потребует ситуация. Кстати, Сюрьянен мог бы дать тебе работу, когда сюда приедет Юлия.

Я засмеялась. Наниматься к Сюрьянену я не собиралась, хотя имела к нему немалый интерес: с ним были связаны бумаги, найденные у Давида, Хиденниеми, на который претендовала Анита Нуутинен, да и Транков, утверждавший, будто знает о Давиде больше меня. Ну вот, опять Давид. Нет, мне не знать покоя, пока я не выясню, что же с ним все-таки случилось.

После взрыва яхты «I believe» я долгие месяцы не получала о Давиде вестей и, казалось, примирилась с судьбой, свыклась с мыслью о его смерти. Тогда Давид вполне доверял мне, и я знала о его планах. Сейчас я была оскорблена, разочарована и жаждала информации. Транков, естественно, хотел отомстить мне за свой провал в Бромарве и был готов к любому подвоху с моей стороны.

— Мне моя нынешняя работа нравится. А какие планы у строительного отделения фирмы Сюрьянена? В газетах я о его проектах ничего нового не видела.

Транков поднял стакан и покачал коктейльной палочкой. Потом поднес ее к губам с таким видом, который у женщины мог бы быть истолкован как приглашение. На лице мужчины подобная мимика была смешна.

— Не скажу. Я человек, которому можно доверять. Конечно, ты знаешь правила строительного бизнеса. Сначала следует позаботиться, чтобы разрешения были в порядке.

— Ты проектируешь здания?

— Больше… — Транков помедлил, подыскивая нужное слово, и продолжил по-фински: — Я делаю план застройки. Размещение домов и внутреннюю отделку. Пишу картины прямо на стенах, расписываю целые комнаты.

В глазах Транкова было такое же выражение, как у щенка, внезапно обнаружившего на кости остатки мяса. Его настороженность таяла с каждым словом. Впрочем, мне и раньше было нетрудно его провести.

Я допила какао, Транков тоже прикончил свой коктейль.

— Сюрьянен имеет зуб на Сталя за то, что Сталь взорвал его яхту.

Мне стоило труда поставить чашку так, чтобы рука не дрожала. Этого Сюрьянен ни под каким видом не должен был знать. Взрыв яхты «I believe» был преподнесен владельцу и общественности как прискорбный несчастный случай. Или Транков испытывал меня? Но откуда же он знал о Стале? Эти сведения были доступны лишь узкому кругу посвященных, и все они дали подписку о неразглашении. Или Сюрьянен ходит в таких близких друзьях министров, что у них нет от него тайн? Да и что для таких людей жизнь какого-то агента Европола?

— Сталь сначала втерся в доверие к Паскевичу, но потом переметнулся в лагерь Васильева. Сейчас он сам по себе, его никто не прикрывает.

— Кто тебе сказал, что Сталь вообще жив?

Я попыталась произнести это безразлично, но чувствовала, что не справляюсь с ролью. Может Транков что-то сообщить? Как заставить его наконец заговорить? Унаследовал ли он импульсивность своего отца?

Приходилось опять притворяться дурой. Что ж, мне не привыкать. Никогда не стоит раскрывать карты. Транкову приятно смотреть на меня сверху вниз, чувствовать свое превосходство. Если это цена, которую я должна заплатить за информацию, меня это устраивает.

Я встала и начала надевать куртку. Транков взял меня за левое запястье, хватка у него оказалась крепкая, как кольцо наручников.

— Как ты думаешь, Хилья Илвескеро, что мне от тебя нужно? Я хотел бы тебя нарисовать. У меня студия в доме Сюрьянена в Лэнгвике. Ты могла бы стать моей моделью. Я даже знаю, какую картину с тебя напишу.

«Скажи нет, не делай глупостей!» — наперебой орали у меня в голове Майк Вирту и дядя Яри. Но я не послушалась их.

— Да, хорошо, — сказала я, накрыв его руку своей. — Давай телефон, я позвоню.

Визитка Транкова выглядела впечатляюще: с логотипом фирмы Сюрьянена и эффектным обозначением должности как «architectural project manager and painter».[21]

— В настоящее время я законопослушный гражданин, и у меня нет причин скрывать свои данные, — заверил меня Транков при прощании у главного входа «Торни».

Он даже расцеловал меня в обе щеки. Придя домой, я первым делом отправилась умываться.

После кино Петер зашел к нам выпить рюмочку на ночь. Брат с сестрой пили красное вино, я удовольствовалась стаканом воды. Их разговор заставил меня почувствовать себя лишней. Мне-то не с кем было разделить воспоминания детства, не было ни одного человека, кто с полуслова понимал бы, о чем я говорю. С точки зрения Моники, фильм был напряженный, Петеру больше понравилось цветовое оформление. Из этого я сделала вывод, что заснула бы от скуки в полутемном кинозале. Петер снова просил меня позировать, но я не стала рассказывать, что уже пообещала то же самое другому.

Повидаться с Лайтио мне удалось только в пятницу: по слухам, в начале недели он был на каком-то совершенно бесполезном обучении в полицейской академии в Херванте. Я хотела сначала поговорить с ним, а потом назначать встречу с Транковым. На Урхейлукату я отправилась во второй половине дня, когда в «Санс ном» было потише. Ресторан не пустовал: во время ланча мы не принимали заказы на столики и могла возникнуть очередь, и вечером все бывало занято. Пара ресторанных критиков уже упомянули «Санс ном» в своих колонках: еду оценивали в четыре звездочки, но концепция ресторана удивляла. Идею обедов для бедных никто не осмеливался критиковать прямо. Окрестные бездомные и неимущие были в восторге от ланча за два евро, а из идейных соображений на него являлись также хиппи и служащие, которые хотели продемонстрировать свою демократичность и есть за одним столом с первыми, хотя на самом деле эти категории населения держались поодаль друг от друга.

Я привычно позвонила в домофон, но никто не ответил. Тогда я вызвала старшего констебля по мобильнику.