Соврати меня - Яна Лари

Смутившись, подношу ягоду к его губам, но Арбатов остаётся неподвижным, будто ждёт чего-то. Я не успеваю спросить. Луна прячется за тучи, окутывая нас непроглядной темнотой. И вот теперь его рот приходит в движение. Зубы клацают у протянутой черешни, которую я тут же неловко роняю, а он подаётся вперёд, увлекая нас в удушливо глубокий поцелуй с приторно-горьким привкусом никотина и ягод. Губы саднит от требовательного напора. Мир впервые так настойчив, словно стремится закрепить своё на меня право. Зачем?.. Мне и так другие не нужны.

– Ах вы черти такие! Попались?! – эта фраза, выкрикнутая грозным басом в непроглядной темноте сама по себе заставляет напрячься, в секунды остужая и жар от поцелуя, и голову, и кровь. Ситуация усугубляется каким-то металлическим лязгом, с каким в моём понимании мог бы щёлкнуть затвор ружья.

По телу проходится дрожь такой мощи, что зубы начинают мелко стучать.

– Тише! Да тише ты, – быстрый шёпот Арбатова лишь подкармливает панику. Слишком серьёзно звучит этот приказ, слишком громко сыплется черешня в траву к нашим ногам. Огонёк сигареты гаснет, предположительно растёртый в его кулаке. – Держись Димы, я сторожа уведу и найду вас.

– Останься! – отчаянно пытаюсь уцепиться за край футболки Мира, но он уже прошмыгивает на соседний ряд.

Отрывистый лай собаки разрывает ужасом ночную духоту.

– Нам хана, – ремарка Исаева не привносит новых деталей, но именно принятие неизбежности расправы вышибает из меня остатки самообладания. Даже дыхание причиняет боль, в лёгкие будто опилок насыпали.

– Эй, мужик, а старик где? – темнота дезориентирует. Вопрос Мирона звучит одновременно близко и далеко.

– Допился забулдыга, – угрюмо басит ночная мгла.

– А ты бухнуть не хочешь? Налички с собой, конечно, маловато, но на ящик-другой пива наберётся.

В метрах сорока от нас загорается сноп слепящего света. Я на ослабших ногах сползаю вниз по стволу, садясь задницей прямо на сырую землю.

– Ра-а-аньше надо было думать... – злорадный смешок проходится пилой по сердцу. Обычно так тянут звуки душевнобольные. По крайней мере очень похоже. – Заколебали, чертяги, ветки ломать. Сейчас я вас, гады обнаглевшие, отучу по чужим садам шастать. Вы у меня вместо черешни будете дробь из задницы выковыривать.

– Мужик, не дури, – голос Мирона, кажется, отдаляется. Из-за усилившегося лая точно не разобрать, но беспокойство только нарастает. – Между прочим, за такие финты и сесть недолго. Не заигрывал бы ты с Фемидой, живая баба так-то понадёжнее.

– Ты мне ещё повыступай, сопляк! Рекса спущу, он тебе быстро весь гонор через жопу выпустит.

Луч фонаря мечется между рядами в опасной близости от дерева под которым мы притаились. Трещат пуговицы на Диминой рубашке. Ком ткани, белеющей даже в рассеянной искусственным светом ночи, летит в траву. Очень вовремя – желтоватый луч проносится над нашими головами, аккурат к моменту, когда Исаев опускается на корточки.

"Молчи!" – прижимает он палец к своим губам. До меня не сразу доходит, что источник протяжного воя – я сама. Сноп света замирает в паре метров от нас, вынуждая сжимать зубами собственные костяшки. Во рту разливается солоноватый вкус крови.

– Слышь, мужик, спустишь пса – я его прирежу. И единственное, что выпустит твой Рекс, будут собственные кишки. Бери наличку и не выделывайся.

Луна вероломно начинает выползать из-за туч, очерчивая серебром каждую травинку.

– На старт!

– Какой ещё старт? Я тебе антилопа, что ли?!

Гнусавый смех мужика карябает слух.

– Внимание!..

– Эй! Ты пушку то опусти. Совсем кукухой поехал? Бери деньги колобок. Не пропьёшь, так бабу снимешь.

– Марш! – фонарь гаснет за ненадобностью и исчезает за поясом тучного мужчины, который, нехорошо посмеиваясь, перехватывает ружьё двумя руками. – Эх, давненько я на молодых кабанчиков не охотился!

– Да чтоб тебе вечно рыдать на пороге борделя!

Предупредительный выстрел взрывает ночной воздух. Молодой кабанчик, он же Арбатов, подгоняемый ликующим "ёбвашуматем", срывается в бег с такой скоростью, что шелест травы перекрывает даже заливистый лай. Рекс рвётся с поводка, утягивая за собой хозяина, явно нацелившись вогнать зубы в обидчика, в то время как у Мирона из режущих предметов имеется только острый не к месту язык.

– Лезь на дерево, – обжигает мне ухо Димкиным шёпотом. – Видишь, бешеные что псина, что хозяин. Заметят, ног не унесём.

Меня даже кусать не обязательно – я готова богу душу отдать от одного только лая. И как на зло, мне не хватает каких-то пару сантиметров роста, чтобы дотянуться до нижней ветки. Ну кто, блин, мог подумать, что за черешней лучше идти на шпильках?

– Дим, помоги, – извиваюсь червём в попытке вскарабкаться по стволу. – Исаев?!

Исаева нет. А Рекс где-то близко. И пульс грохочет так быстро, что ноги подгибаются. На четвереньках, как клоп позорный, отползаю по рассыпанной черешне в какие-то вонючие кусты с белеющими в ночи соцветиями. Собачий лай отдаляется, возвращая лёгким способность свободно дышать, но глотнув как следует ночной прохлады, меня практически сразу сотрясает плач. Сознание судорожно анализирует каждый шорох, пытаясь определить судьбу Мирона. Что с ним?

Паника смазывает восприятие времени. О том, что прячусь я уже прилично можно определить только по затёкшим ногам и влажной футболке, сплошь пропитанной холодным потом. Выстрелов по-прежнему не слышно, это обнадёживает. А вот тяжёлая поступь поблизости заставляет скукожиться. Я зажимаю ладонями уши, так как сердце и без того колотится на пределе возможностей. Большего страха я просто не вынесу.

Прикосновение к плечу сжигает выдержку в пепел. Я с диким рыком бросаюсь вперёд, но встретив лбом нечто твёрдое, беспомощно плюхаюсь на задницу.

– Спокойно, Маша, я Дубровский.

– Мир! – вскочив на ноги, обвиваю руками крепкую шею. – Ты в порядке?

Ещё никогда мне так сильно не хотелось расцеловать сводного брата.

– Боялась за меня? – горячие руки обжигают через ткань футболки: обнимают, гладят, отряхивают от листвы.

Киваю. Ещё как боялась. Трусь щекой о колючий подбородок. Дурнота отступает. Под пальцами взволновано опадает его грудь. Паника понемногу сходит, убаюканная знакомыми запахами, дыхание начинает успокаиваться, подстраиваясь под выравнивающийся стук его сердца. Он на своём месте. Рядом.

– Как ты меня нашёл?

– О, это было сложно. Я долго разглядывал твой зад и гадал, кто там такой хорошенький в бузине затаился: лань или лисица? Мой ты паучонок, – горячие губы собирают с щёк предательские слёзы. – Ну всё, не плачь.

– А сторож где? – доносится с соседнего дерева голос Димы.