Философия возможных миров - Александр Секацкий

Поэтому единственной сферой, где кинематограф является индустрией повседневного телопроизводства, остается эротика: тела соблазна, обольщения и даже страсти, производимые великим иллюзионом кино, безусловно, пополняют соответствующий репертуар повседневной телесности и даже кое в чем предопределяют его. Похоже, что в ряду произведений легкого символического им принадлежит особая роль, речь действительно идет о востребованных модулях, снабженных не только признанным дизайном одежды и оболочки, как на подиумах, но и контрольными точками, через которые проходит соматизация присутствия.

Актеров в этом качестве не принято рассматривать как особенно больших художников, что по сложившимся критериям искусства вполне справедливо. Но авторское тело Мэрилин Монро обогатило репертуар соматориумов, можно сказать, оно было телепортировано (кинопортировано) сотням тысяч получателей, вернее, получательниц во всех точках планеты. Востребование (восстановление), разумеется, всякий раз происходило с большими или меньшими искажениями, но искажений при чтении этого тела было куда меньше, чем, например, при чтении «Анны Карениной». Так что тело Мэрилин, средоточие соблазна и каприза, одно из самых провокационных тел женственности, быть может, как раз и стало одним из самых ярких образцов сверхискусственного – либо, наоборот, последним снарядом тяжелого символического, поскольку и для кинематографа магистральным является другой путь, когда экспонируемые тела остаются в параллельных мирах, лишь только усиливая собственную телоизоляцию. Иногда возникает ощущение, что поставлена задача смонтировать персональный шкаф там, а здесь довольствоваться тем, что есть.

Сон, приснившийся мне когда-то, в процессе обдумывания вызвал и другую картинку. Вот оперативник из будущего, возможно, из ближайшего будущего, детектив их «полиции тел», склонился над сидящим на низенькой табуретке человеком. Человек жив, но инспектор констатирует тяжкое преступление: кражу со взломом. Сейф взломан, все тела похищены, нанесен серьезный экзистенциальный ущерб, насколько он совместим с жизнью, решат эксперты. Сейчас благодаря телу, оставшемуся на плечах, жизнь, конечно, теплится – но разве это жизнь?

Рассмотрим наше фантастическое предположение в максимальном приближении к действительности. Пожалуй, после всего уже изложенного «дело о похищении тел» выглядит не таким уж абсурдным. Мы уже знаем, что тела можно истратить, износить, можно по неряшливости ходить день за днем в одном и том же теле, отчего оно замасливается, засаливается, теряет индивидуальные кондиции. Но кража со взломом – ее интерпретация озадачивает.

На помощь приходит фильм Валерии Гай-Германики «Девочки». Там пятнадцатилетние московские школьницы устраивают настоящую крутую разборку по поводу действительно важного, волнующего вопроса. Одна из девочек предъявляет своей подружке не по-детски серьезное обвинение, предъявляет со слезами на глазах, с отчаянием и угрозой в голосе: «Ты украла мой стиль!» Обвиняемая изо всех сил оправдывается, но, что интересно, она вовсе не ставит под сомнение серьезность и опасность самого предъявления. И надо отдать должное прозорливости режиссера: ведь для пятнадцати-шестнадцатилетней девочки этот вопрос по своей значимости равносилен вопросу «быть или не быть?»!

В этом возрасте прямое «заимствование» стиля причиняет непосредственный вред соматизации присутствия. Какого рода этот вред и почему в дальнейшем люди, как правило, оказываются гораздо лучше защищенными от подобных краж со взломом? Для ответа на вопрос придется внимательнее рассмотреть, что же девочки-подростки понимают под «стилем». Сразу видно, что это не только одежда и особенности макияжа. Сюда входят также мимика, экспрессия, позы, интонации и прочие нюансы того же рода. Большинство из них считывается с какого-нибудь эталона ближайшей идентификации типа эмо, готики и прочего в том же роде, однако итоговый продукт авторизован, что для ближнего круга, для референтной группы может иметь эксклюзивную ценность. То, что похитила, своровала подружка, было именно телом, уникальной соматизацией присутствия. Из персонального шкафа украдено самое лучшее, самое нарядное, имееющее все подтвержденные расширения тело – разве можно сравнить эту потерю с тем, что «обчистили карманы»? Или с квартирной кражей? Тут уж обчистили так обчистили, произошло то, что теперь скорее соответствует прежнему смыслу глагола «обесчестили». Ущерб тут очевиден: вот родная тусовка, пресловутая референтная группа, в которой Ирочка-Ирчис была как рыба в воде, поскольку ее невозможно было спутать с кем-то другим. А теперь? Раз органы правопорядка не принимают к рассмотрению таких дел, приходится устраивать самосуд.

В этой ситуации есть ряд любопытных моментов. Если бы наша Ирочка вдруг стала телезвездой, если бы ее тело было широко растиражировано телеэкраном, а уж затем опосредованно заимствовано, такое заимствование не рассматривалось бы как похищение, как кража тела даже самым строгим судом. Суть в том, что авторские права были бы соблюдены, и в этом случае всякое заимствование лишь подчеркивало бы востребованность и усиливало популярность. И даже если бы та же соперница после этого и «украла стиль», над ней бы только посмеялись, а Ира не претерпела бы ущерба, ее все равно не спутали бы с кем-то другим – напротив, имело бы место приумножение присутствия. Впрочем, в эпоху массовой репродукции тела вступили еще раньше, чем, например, произведения изобразительного искусства, а посредством копирования оригинал украсть невозможно, лишь оригинальное заимствование может рассматриваться как кража у другого оригинала.

Следовательно, чтобы принять к рассмотрению дело о похищении тела, необходимо установить оригинальный характер похищенного. В этом отношении нет принципиальной разницы между литературным и «соматическим» плагиатом за исключением тяжести последствий и, как ни странно, удаленности рынков сбыта краденого. В случае литературы самый большой ущерб – это сбыт украденного под видом оригинала на мировом рынке, кража тела приносит наивысший ущерб в случае сбыта краденого в той же тусовке.

Если представить себе, что мы комментируем уголовный кодекс будущего, составленный с учетом реальной множественности тел, можно отметить, что кража тела со взломом является типично подростковым преступлением. Уже с наступлением юности повышается резистентность к хищению тел, и в дальнейшем такая резистентность продолжает расти. Воруют тела друг у дружки преимущественно нимфетки, в большинстве же случаев тела утрачиваются по небрежности, по неосторожности, по возрасту, по лени.

Еще более интересно рассмотреть поправки иного рода. Вот, скажем, отпечатки пальцев, выполняющие до сих пор важнейшую функцию идентификации преступника. Но отпечатки пальцев одинаковы у всех тел человека, а было бы интересно установить именно характерные параметры преступного тела – и именно это тело изъять из персонального шкафа-соматориума или ввести ограничения на его применение. Как могла бы выглядеть конфискация криминальных тел, не совсем понятно. Но возможны предположения.

Например. Тело, замеченное в травматических, психотравматических и автотравматических действиях, помечается чем-то вроде светящегося штрихкода (уж это точно не будет проблемой для полиции будущего), который актуализует повышенную бдительность окружающих и привлекает внимание контролирующих органов – соматического дозора. Впрочем, сигнал тревоги может остановить и самого телообладателя. Выдвижение опасного тела из шкафчика доступно отслеживанию уже сейчас – через повышение выброса адреналина, КГР, ЭЭГ, – но все это требует специального анализа, другое дело – мгновенный светящийся штрихкод… Кстати, в мире, где по решению суда, а то и психиатрической экспертизы осуществляется принудительная кастрация педофилов, маркировка и даже блокировка преступных тел вовсе не покажется чем-то таким уж тоталитарным.