Вишневые воры - Сарей Уокер

нашим цветам и будь навеки нашим солнцем».

После этого гроб закрыли, и Эстер, наше солнышко, осталась одна в темноте.

астра в алебастре

лунная мечта

кремовое счастье

блестки, чистота

ночь несет кошмар:

у невесты жар

дочка завывает

безутешна мать

смерть пришла, и время

не отправить вспять

их осталось пять

калла чэпел

Мама и ее призраки

1950

1

В младенчестве Белинда постоянно кричала. Она кричала так громко, что ее рыдания заполняли весь дом и были слышны на улице. Делая паузы лишь для еды и сна, она кричала и кричала, и сон приходил к ней только после того, как она окончательно изматывала себя, а ее горло краснело и опухало. К концу дня крики переходили в хрип, и она могла издавать лишь ужасные каркающие звуки.

Перед тем как уволиться, ее гувернантка, нервы которой не выдержали, сказала: «Она одержима призраками». Маленькая девочка, одержимая призраком своей матери.

Отец Белинды, Ливай Холланд, профессор ботаники в Гарвардском колледже, был очень одаренным: он стал профессором в возрасте двадцати четырех лет. Его первая жена, с которой они воспитывали сына, умерла от пневмонии, а через пару лет после ее смерти он снова женился – на Розе Харрисон, старой деве двадцати семи лет. Спустя несколько месяцев после свадьбы Роза забеременела, а в январе 1900 года умерла в родах.

Сколько ни нанимал Ливай гувернанток для своих детей, они увольнялись, не в силах выносить постоянные крики девочки. Экономка ушла, кухарка – тоже, и даже священник местной церкви попросил Ливая держаться со своей семьей подальше от его прихода. Отчаявшись, Ливай отправился в школу глухих и взял на работу молодую голландскую иммигрантку по имени Джоанна. Прижимая Белинду к груди, Джоанна нежно укачивала ее, чувствуя вибрацию ее крохотного тела, но не слыша, как она кричит. Вскоре в доме появились экономка и кухарка: Ливай нанял еще двух школьных друзей Джоанны – жизнерадостных сестричек. Джоанна была рада работать в одном доме с друзьями, а Ливай был готов сделать что угодно, чтобы доставить ей радость, поскольку лишь она одна была способна заботиться о его дочери. Эти три женщины баловали малышку и старались сделать ее жизнь пристойной, если не счастливой.

Брат Белинды Джеймс, на семь лет старше ее, был отослан жить к родным, а затем – в школу-интернат, в результате чего свою единокровную сестру он никогда не любил, осознавая, что она выжила его из семьи и дома. Но Ливай не видел другого выхода. Он и сам с трудом уживался под одной крышей с Белиндой. Когда он был дома, то набивал уши ватой, но даже это не помогало полностью заглушить крики. Он возил Белинду по врачам Бостона, Кембриджа и Нью-Йорка, но никто так и не смог сказать ему, что происходит с его дочерью.

Несмотря на крики, Белинда росла и развивалась, как обычный ребенок. Она научилась ползать, а затем ходить, но как только она начала говорить, все слова выходили криком. «Папа!» – выла она. «Хочу есть!» – причитала она. «Мама!» – рыдала она каждый раз, когда видела на столе фотографию Розы в рамке.

Когда ей исполнился год, она начала биться головой об стену, закрывать себе уши и кричать: «Уходите, уходите!» – и никто не понимал, в чем дело; поведение Белинды всегда было загадкой. Ей нужен был постоянный уход, поскольку она стала биться головой о любую твердую поверхность – ножки стола и даже пол. Однажды, когда Ливай был на работе, простуженная Джоанна уснула, а Белинда вышла через заднюю дверь и пробралась в оранжерею, где ее отец выращивал растения для работы. Вернувшись из колледжа, Ливай обнаружил трех женщин, сбившихся с ног в поиске пропавшей Белинды: криков они не слышали, поэтому найти ее не могли.

Когда Ливай зашел в оранжерею, он увидел картину, от которой кровь застыла у него в жилах. Вооружившись садовыми ножницами, Белинда пыталась отрезать себе уши. В четыре года у нее не было необходимых навыков и координации, чтобы преуспеть в этом занятии, но острыми, как бритва, лезвиями ножниц она успела искромсать себе мочки ушей. Все это время она громко кричала от боли; ее белое платье было в крови. Врачи в больнице не смогли восстановить израненные мочки – они лишь сделали надрезы ровнее, для косметического эффекта. С забинтованной головой Белинда сидела на больничной кроватке и непривычно молчала, оглушенная действием седативных препаратов. Врачи сказали, что у нее не все в порядке с головой и ее нужно отправить в психиатрическое учреждение.

Ливай не мог этого допустить. Его жена умерла, рожая Белинду; девочка была ее наследием. Он сидел у ее кроватки и осторожно задавал ей вопросы.

– Белинда, почему ты кричишь?

– Крики, – сказала Белинда, показывая на уши. – Мама.

– Ты слышишь, как кричит мама?

Белинда кивнула.

Он знал, о каких криках идет речь. Когда его жена рожала – и умирала, ее крики заполнили дом и потом еще несколько дней раздавались у него в голове. Раньше он никогда не связывал крики жены с криками дочери.

– И когда ты слышишь ее? – спросил Ливай.

– Всегда, – сказала Белинда, прикрыв забинтованные уши руками.

Несколько дней врачи беседовали с Белиндой и постепенно выяснили, что с самого рождения девочка слышит предсмертные крики матери. Чтобы заглушить их и избавиться от страха, она кричала сама, а когда подросла, стала биться головой обо все, что попадется, чтобы унять эти постоянные крики. А потом она попыталась отрезать себе уши.

Когда действие успокоительного закончилось, Белинда сказала, что все еще слышит крики, но они ушли на задний план. Ее безумная попытка заставить мать замолчать сработала хотя бы отчасти: когда она подросла, она говорила, что крики матери слышны ей как шум океана в раковине, как приглушенный рев воды.

Когда Белинду выписали, она уже не кричала. Ливай взял академический отпуск на год и стал заботиться о Белинде самостоятельно. Каждый день они работали в оранжерее: он отвел ей собственный уголок, где она возилась с семенами и землей, выращивая свои растения. Она была еще слишком маленькой, чтобы что-то понимать в ботанике, но ей нравилось наблюдать за растениями и зарывать руки в землю. Больше всего она любила цветы. Каждый раз, когда Белинда рассказывала нам о криках матери и растерзанных мочках ушей, свою историю она заканчивала одинаково: ее вылечили цветы.

Следующие двадцать пять лет она счастливо прожила со своим отцом. Он организовал ей обучение на дому, и больше всего она интересовалась естественными науками – в частности ботаникой. Со временем она сама стала вести домашнее хозяйство и даже помогать отцу проверять студенческие работы, а вечерами они вместе работали в оранжерее. Как это часто бывает с незамужними дочерьми овдовевших отцов, она во многом заменяла ему жену. Летом они вместе путешествовали: ездили в Японию, Португалию и на Галапагосские острова, где собирали и исследовали образцы растений. Белинда надеялась, что ее отец доживет до почтенной старости; выходить замуж и рожать детей она не хотела – ее жизнь нравилась ей такой, какой она была. А когда отец умрет – этот день в ее представлениях был далеко в будущем, она собиралась провести остаток дней в родном доме, наедине со своими растениями.

Но отец до почтенной старости не дожил. Возвращаясь однажды с занятий, он рухнул прямо посреди Брэттл-стрит, держась за сердце: сердечный приступ в пятьдесят восемь лет. После его смерти брат Белинды Джеймс, с женой и двумя маленькими детьми, приехал улаживать дела и вскоре обнаружил, что отец погряз в долгах. Чтобы уплатить банку, пришлось продать дом и всю мебель. Белинда осталась без денег и без крыши над головой.

Спустя всего два месяца со смерти отца убитая горем Белинда переехала