Вопль археоптерикса - Андрей Загородний

Так и двигались, постоянно вертя башкой, – взгляд на одну кромку, взгляд через другую. Винтовку, позаимствованную для похода у Галюченко, несли по очереди – наперевес, чтобы не торчала над головой, привлекая внимание возможных часовых, расположенных на берегу. Два или три раза спугивали сидящих на скале перепончатых, но это как раз не волновало – мало ли из-за чего дурные птицы срываются с места, вон их сколько в небе летает, пикируют на мокрый песок, а больше в море, тащат съедобное.

По мере движения раз за разом ложились на камень, подползали к краю и рассматривали самолет. «Юнкерс», Ю-88 не вдребезги разбился, а сел вынужденно, но плохо сел, крыло подломлено, рядом лежит. Задний стабилизатор как ножом срезан. И законцовка крыла странная, наискось. Не встречались такие ни в небе, ни на учебных картинках, а ведь характерная деталь самолетного профиля. Алексей из планшета кусок бумаги достал, набросал вид «юнкерса» сверху.

– Взгляни, правильно я вид сверху начертил? – спрашивает.

Как по линейке обрезано, подумал я, разглядывая в бинокль остов «юнкерса». Посмотрел на Алешкин самолетик, точно, штурман тоже заметил.

– Теперь смотри. – Алешка провел прямехонькую линию через законцовку крыла и левый стабилизатор.

Вот именно. У машины, которая внизу, на пляже, лежит, обе эти плоскости по прямой укорочены. Не на заводе так построили, в бинокль незакрытые нервюры видны. Что за нож такой, как по чертежу самолет укоротил?

Переглянулись мы с Алексеем – Прошиной машины дело. Это тот «юнкерс», что нас сбил. Или другой, его напарник. Физик же говорил – пространство вокруг на куски режется. Вот и прошло ему по законцовкам. Как сел – непонятно, попотел его пилот, попотел. И все опять на круг возвращается – не в Германии мы, а в королевстве динозавров. И не у немцев, а… теперь и с немцами.

А где он, пилот-то? И остальной экипаж? Людей не просматривается ни одного. Узкая полоса пляжа пустынна. Ни на правом фланге, ни на левом врага не видно. Ни мертвого, ни живого. В море – шаром покати. На Ю-88 в разных модификациях по три или четыре человека в экипаже. Куда они все подевались?

Тихонько двинулись вдоль стены ползком да на карачках. Хоть внизу и прибой, нас не услышать, а не шуметь себе спокойнее, только камень местами под нами осыпался. Метров двести пробирались, пока рассмотрели – с другой стороны, в тени человек сидит. Или лежит. Не движется. Алексей винтовку потянул, но я остановил – один выстрел, один фашист, и все, мы себя обнаружили. Хоть и есть подозрение, что врагов здесь не больше четверых, но действовать наверняка надо.

– Отставить демаскировку, – шепотом командую. – Доложи лучше, сможем ли туда спуститься.

– Да запросто. – И улыбается, будто я ему подарил что хорошее. – Беседочный узел, и в нем как на лифте. Мы ж наверху, карабкаться не надо.

– Тогда отдыхай, темноты дождемся и вниз.

Только теперь мы почувствовали, как проголодались. Достали вяленых птеродактилей – заботливый Галюченко выдал каждому по две неприятно пахнущие тушки. Успел хозяйственный крестьянин придумать способ заготавливать впрок зеленокожую пищу, несмотря на сырость местную. Я бы и обычную рыбу завялить не взялся в таких условиях, а он птеродактилей ухитрился.

Птички на вкус были отвратительны, запах пускали такой, что мы уже боялись, не почуют ли фрицы. Но голодный желудок порой хуже фрица, да и нет проблем после такого кормления, Галюченко на себе проверял, прежде чем остальным в довольствие выдавать.

Наконец небо посчитало, что динозаврам пора спать, и выключило свет. Но глаза, привыкшие к свету звезд, видели достаточно, чтобы даже и не спотыкаться. Алексей уже закончил все приготовления, связал двойную петлю из стропы, другую стропу перекинул между камнями. В обвязку я полез с чувством, что сую голову в петлю буквально. Но она надежно охватила спину и ноги, и я, слегка отталкиваясь от скалы, опустился к подножию. Почти не исцарапавшись, если не считать пару касаний мордой о камень, когда неудачно оттолкнулся. Здесь было душно и темно, как в колодце, пахло сыростью. Глухо бил прибой.

У Алексея путь занял времени больше, я медленно стравливал скинутую сверху стропу, но спуск контролировал он сам.

Двинулись вдоль скалы по каменной осыпи, почти на ощупь, понимая, что идти тише по этому крошеву невозможно, и надеясь на прибой – прикроет.

Сколько их там? Может, подойдем, а они из машины… Пустить людей цепью, заходить на самолет полукругом – хорошая тактика. Но цепь из двух бойцов – мероприятие так себе.

Приблизились, держа ТТ на боевом взводе. Трехлинейка у меня на левом плече – в темноте издали не постреляешь, вблизи пистолет надежнее. А если вплотную подберемся, то и пистолетами опять же шуму наделаем, а сюрпризов неохота, так что и нож я нащупал.

Подошли действительно вплотную. И темнота – глаз выколи, только нечеткие очертания машины и тела угадывались. Похоже, немец сидел в той же или почти той же позе, как и увидели его со скалы.

– Дохлый, – прошептал Алексей.

Слова заглушал прибой. Кажется, ни одной живой души, если не считать нас с Алешкой.

Я шагнул немцу за спину, приставил к горлу вынутый нож. Фашист шевельнулся. Не дернулся, а именно шевельнулся. Чуть-чуть. В нос ударил запах давно не мытого больного тела. Вдруг немец заговорил, громко, неразборчиво, путаясь. Язык его я бы все равно не понял, в школе учил, конечно, только успехами похвастаться не мог, а тут… Но ясно, что не в себе немец, – то быстро говорил, то медленно, какого-то Дитриха все время звал – это любой разберет.

– С ума сошел, – заключил штурман.

– Нет, бредит. – Я только сейчас понял, что тощая фрицева шея у меня под рукой сухая и горячая, очень горячая.

Немец просидел не двигаясь не меньше чем полдня. Значит, больше никого рядом нет.

– Уходим? – спросил Алексей.

– А что мы узнали? Нет. Сначала в самолете пошарим.

Не нашли ничего интересного, карты посмотрели при зажигалке – немецкие, но штурман район Берлина сразу опознал. Карты нашим пригодятся, когда вернемся. Те, кто не только сверху на Германию смотрит, у кого «глаза» и на земле имеются, разберется в секретных объектах, здесь наверняка обозначенных. Если вернемся, конечно.

– Слушай, капитан, – зашептал Алешка. – Может, немца с собой утащим? Языка возьмем?

– Не дойдет, и без того к утру на небе будет. – Я пожал плечами, хоть в темноте этого Алексей увидеть не мог.

– Ну, тогда режь ему горло и полезли наверх? – прошептал штурман.

Режь горло… Надо же. Резать горло я, как оказалось, был не готов. Сколько на них бомб побросал, поубивал, но вот так – больного и потного, издыхающего. И что-то под ложечкой так скрутило, что я обернулся и сказал:

– Сам режь.

– Паскудно полудохлого.