Белый Паяц - Виктория Угрюмова

У серовато-голубой ониксовой колонны, окруженный стайкой женщин, каждая из которых ничуть не уступала прелестнице в розовом, заразительно хохотал высоченный и тощий как жердь молодой массилиец с золотыми волосами. Его мозолистая рука, на которой драгоценные перстни смотрелись не более уместно, чем ботинки из бордовой кожи на позолоченных каблуках – на его мускулистых ногах, свободно, по-хозяйски лежала на талии одной из дам. Если это кого и огорчало, то только супруга означенной дамы, ибо сама она никаких признаков неудовольствия не проявляла.

На щеке массилийца багровел едва заживший шрам, и, когда он напоминал о себе внезапной болью, правый угол его рта непроизвольно дергался. Но глаза, голубые, как путеводная звезда всех моряков Шанашайда, искрились весельем.

– Завидую Вигилиссе, – признался Де Геррен, с трудом отводя от него взгляд. – Вот кто умеет любить, пить и веселиться.

– Наш отважный флотоводец поднимет тост даже за конец света, – признал Хиттинг. – Счастливая способность находить радость во всем.

– Нам всем ее весьма не хватает, – грустно улыбнулся падре Берголомо и придержал за рукав человека, наполняющего ему кубок. – Голубчику принесите еще подносик с воздушным кремом…

– Великий логофет снова проявил мудрость и дальновидность, – сказал мавайен. – Вам следует запастись терпением и чем-нибудь посущественнее, чтобы питать это терпение, ибо говорить я буду долго, обстоятельно, а потому нудно. Кстати, Риардон, сделай милость – пошли кого-нибудь к комтессе Аффридии. Пускай ей скажут, что я непременно исполню обещанное, как только расправлюсь с делами.

Он поискал что-то взглядом, затем выдернул три алых цветка из гирлянды, украшавшей праздничный стол, добавил к ним несколько белых, отрезал кинжалом кусок красно-белой ленты, перевязал импровизированный букет сложным узлом и вручил его склонившемуся перед ним ордофангу.

– Вот, – сказал он. – Прояви красноречие, убеди даму, что я в отчаянии. Сможешь – замени меня сам. Словом, не подведи.

Король несколько раз кивнул головой в такт мелодии, которую играли лютнисты.

– Вот теперь я точно вижу, что ночь впереди длинная.

* * *

«Длинная сегодня будет ночь», – подумала Лорна.

Привычно и быстро осмотрела свое хозяйство: посуды должно хватить, даже если подвыпившие посетители разобьют десяток-другой глиняных кружек. Но лучше не рисковать, и она крикнула пробегавшему мимо слуге:

– Подавай вино в оловянных стаканах.

– Все вышли! – прокричал в ответ слуга.

В праздничную ночь в «Выпивохе» было людно, весело, а потому очень шумно. Но Лорне это даже нравилось. Пускай и придется пробыть на ногах до самого рассвета, и всего несколько часов останется на недолгий сон, а потом в двери начнут ломиться новые посетители – и так три дня подряд, пока город не утихнет и не оцепенеет, приходя в себя после торжеств; но так все же лучше, чем маяться в скомканной постели одинокими и бессонными ночами, которые кажутся вдвое длиннее, если ты ждешь, и втрое – если ты плачешь от боли и тоски.

Огромное счастье, когда есть из-за кого плакать, и она не поменялась бы ни с кем своей странной судьбой, но в последнее время Лорна все чаще вспоминала растерянного и взволнованного Папу Дью, который с удивительной точностью предсказал ей будущее, в этой самой каморке, среди полок с домашней утварью.

Каково тебе в небесном царстве Пантократора, милый, добрый Папа Дью? Видишь ли ты меня оттуда? Сердишься ли на свою непутевую дочь, которая не послушалась твоего мудрого совета и навсегда отдала свое сердце красавцу гермагору всего лишь за одну солнечную улыбку, – а он не вернулся из боя. И сердце ее не вернул.

О подвигах когорты Созидателей в Торогайском сражении говорили все. О них вообще всегда говорили после войны, потому что сражения выигрывают полководцы, но кто-то должен добыть для них эту победу, сделать ее реальностью – создать из собственной крови.

Созидатели были элитным отрядом, и отбирали в него лучших из лучших, но задерживались там ненадолго. Девять десятых новобранцев погибали в первых же боях, потому что когорту перебрасывали туда, где приходилось труднее всего.

Если вражеская армия занимала оборонительные позиции и бесконечные шеренги корифоров и агихоров закрывались высокими щитами и ощетинивались длинными копьями и из-за этой живой стены осыпали нападающих смертоносным ливнем гудящих стрел, это они шли вперед и взламывали неприятельский строй, вскрывая его, как неподатливые створки раковины. И в небольшую поначалу брешь лавиной вкатывались тяжелые пехотинцы, вооруженные двуручными мечами, тяжелыми хатанскими изогнутыми клинками, клевцами, «утренними звездами» и секирами. А следом за ними неслась тяжелая кавалерия Охриды – закованные в серебристую броню вауги в синих плащах и шлемах с черными, алыми и небесно-голубыми плюмажами.

Во время сокрушительных атак противника Созидатели стояли первыми, как волнорез, защищающий порт от слепой и неистовой стихии моря. И о несокрушимую стену их щитов разбивались аэттские топорники и стремительные тагастийские конники. Это от них в панике бежали победоносные войска массилийского царя Анардара и орды кровожадных степняков.

Война пожирала солдат тысячами, а Созидателей будто перетирала каменными жерновами, так ничтожно мало оставалось их после каждой следующей битвы.

Тех, кто выживал в кровавых боях на острие переднего фланга, ждала блистательная военная карьера. Достаточно сказать, что нынешний полемарх Охриды Гаспар Де Геррен добыл свой генеральский наплечник в битве при Нантакете, когда принял на себя командование остатками когорты, зажатыми в ущелье с обеих сторон.

Бывших Созидателей охотно принимали и в орден гро-вантаров: там всегда были нужны могучие и разумные воины, умеющие выживать в нечеловеческих условиях, стремительно действовать и мгновенно принимать решения.

А казармы на улице Мертвых Генералов опять наполнялись новобранцами, жаждавшими приключений и славы.

– Господин Картахаль попросил мяса с кровью и овощей.

Голос слуги вывел Лорну из глубокой задумчивости.

– Да, да, непременно, – рассеянно откликнулась она. – Ступай к гостям. Господину Картахалю я подам сама.

Слуга сочувственно пожал плечами и вышел в боковую дверь.

Здесь многие жалели ее: и слуги, и завсегдатаи. Они не понимали, как можно столько лет не обращать внимания на влюбленную в тебя женщину, да еще такую красивую, как Лорна Дью, – длинноногую, стройную, с длинной шеей богини Нимны, с огромными влажными глазами лани, пухлыми губками, пышными бедрами и грудью истинной жрицы любви. К тому же еще – богатой и весьма разумной. Чего еще не хватает, чтобы быть счастливым всю оставшуюся жизнь?

И Лорна тоже не могла этого понять, хотя честно пыталась все годы, прошедшие с того дня, как он во второй раз переступил порог «Выпивохи».

В отличие от тех, с кем Картахаль праздновал вступление в когорту Созидателей, он возвратился с Торогайской равнины. Но, кажется, так никогда и не вернулся оттуда.