Мужей много не бывает - Галина Владимировна Романова

– Да нет. Вещицу одну хотела ему вернуть. А его нет. Придется еще раз, наверное, приезжать.

– Можа, и так... Токмо света давно в оконьях ево нету. – Мужик вожделенно подул на деньги. – Э-э-э-эх, двадцаточка...

– Как давно? – Отчего-то внутри у меня все мгновенно напружинилось. – Как давно света нет в его окнах?!

– А?! – Похоже, моя настойчивость даже напугала его. Глаза забегали, цепляясь за каждый предмет на подворье Костыля. – Так давно нету-то... А хто же его знает, как давно...

– Вспомните! – властно прикрикнула я на него, боясь, что мужик, окончательно перетрусив, пустится наутек. – Как давно нет света в его окнах?!

– Так это... – Мужичок судорожно дернул кадыком и отступил на пару шагов. – Так это... Уж с год, поди света-то нету! Ужо как год. Ребята лазили в дом, думали – помер он в бобылях-то. А там пусто. Как ушел на рыбалку с год назад, так и не возвертался...

Все. Больше мне здесь делать было нечего. Я узнала все, что хотела. Вернее, все, чего так боялась.

Итак, и он тоже. Что такого он мог видеть в ту ночь?! Кто забрал его жизнь из опасения быть разоблаченным?! Кто еще знал о нем, кроме меня?!

Дашка... Эта тварь была со мной на противоположном берегу, когда дядя Костя удил там рыбу. Она не могла не запомнить его, потому как он обругал нас за внезапное вторжение. Это что же тогда получается?..

Я даже притормозила от внезапного холодка, что невидимым кулаком ударил мне в живот. Уронила голову на руль и попыталась собраться с мыслями. Попыталась уговорить себя не торопиться, не пороть горячку. Но как я ни старалась убедить себя, что для окончательных выводов время еще не пришло, в моем сознании обвинительный приговор для длинноногой красавицы был уже вынесен.

Итак, во всем виновата она, и только она. Ну почему мне это раньше не приходило в голову?! Почему я мучила себя целый год? Почему отрицала существование таких очевидных вещей, как мотивы для совершения убийства? А теперь их уже не одно, а два. И по всему выходит, что бедолага-рыбак поплатился за свое неуемное любопытство, что-то или кого-то выследив в свой злосчастный бинокль. Скорее что-то, поскольку кого, я уже знала.

Плевать мне было на доводы рассудка, нашептывающего мне, что видеть Костыля мог любой, кто отдыхал вместе с нами в те дни в пансионате. Что воспользоваться катамаранами или надувными лодками не возбранялось никому. Что в конце концов этот бинокль мог быть им утерян, а сам он мог сгинуть на какой-нибудь проселочной дороге и очутиться затем в одном из городских моргов, как лицо неустановленное, с номерной биркой на большом пальце ноги.

Нет, я ничего этого не слышала. Я слышала только отчаянный клич своего сердца, призывающий меня воздать кое-кому по заслугам.

– Око за око... – бубнила я, накручивая баранку руля по пути домой. – Ты еще узнаешь меня, гадина... Мы еще с тобой встретимся...

Как и с чего нужно начинать собственное расследование, я еще плохо себе представляла. Главной для меня сейчас была цель, а уж о средствах и путях ее достижения я в тот момент не задумывалась. Во мне в тугой клубок сплелись ненависть, боль, отчаяние, скорбь, желание быть отомщенной. И над всем этим незримо витал ненавистный мне облик девушки, которая походя разрушила мою жизнь.

Теперь ей воздастся так, что мало не покажется.

Лариска сидела на полу собственной кухни и исподлобья наблюдала за моими метаниями.

– Понимаешь, Ларочка, это след! – восклицала я с воодушевлением, которое понемногу подтачивалось ее насупленным взглядом. – Пусть ты окажешься права и я вытащу пустышку, но нельзя не попробовать, если меня что-то подталкивает!

– Знаешь, что тебя подталкивает? – Подруга тряхнула головой, снимая тюрбан из полотенца и пропуская сырые пряди волос сквозь пальцы. – Уязвленное самолюбие, и больше ничего. В тебе вдруг пробудилась твоя неотомщенная ревность, уж не знаю, кем разбуженная. Год ты прозябала в спячке, теперь начала работать локтями. Зачем?! Что ты с этого поимеешь? Зачем тебе этот геморрой?

– А ты не понимаешь? – Хотелось бы мне произнести это без горечи, да не получилось. Голосок завибрировал, съехав с тональности энтузиазма, и в нем отчетливо зазвенела слеза. – Я целый год прожила словно под наркотой. Кротов, говнюк, чуть что – укольчик, лапуня... Тьфу, козел!

– Ну, договорилась! – Лариска взяла в руки горсть вылущенной фасоли и, подув на нее, аккуратно уложила в чистый холщовый мешочек. – Все кругом дураки, козлы и убийцы. Не хочется тебе принимать случившееся с тихой печалью. Ну никак не хочется. Тебе феерическое действо подавай! Незнамов ушел на тот свет подобным образом. Так теперь и тебе понадобилось людям кровь попортить под звук фанфар. Представляю картину: приезжаешь ты к Дашке, хватаешь ее за косы и давай трепать и приговаривать – сознавайся, гадина! А она губы развесит и покается! Нормально, нет?!

– Да ладно тебе.

– Вот и я-то говорю, что это бред сивой кобылы. В лучшем случае она над тобой посмеется, в худшем же...

– Что?

– Отправит следом за супругом твоим, если она действительно такая дьявольщина. – Лариска опустила вторую пригоршню фасоли в мешочек и принялась сгребать пустые стручки в кучку. – Тебе что, делать нечего? Займись приусадебным хозяйством. Видишь, сколько Лидка фасоли навыращивала? Сортовая. Любо-дорого смотреть. А у тебя все бурьяном поросло.

– Канада-грин – это, милая, не бурьян! – наставительно произнесла я, вспоминая аккуратные газончики вокруг нашего коттеджа. – Это декоративная травка, на которую ты, между прочим, постоянно любуешься. А в саду у нас имеется работник. И не люблю я ковыряться в земле. Лидушке это нравится, а мне нет!

– А что тебе нравится? Идти по следу убийцы, которого ты сама себе придумала? Давай лучше за Летучим голландцем погоняемся. Эх, Витка... Дите бы тебе родить.

– От кого? От Кротова, что ли? – фыркнула я почти презрительно, мысленно представив малюсенькую копию Николая в люльке, орущую благим матом. – От кого нужно было родить, не получилось. А от этого... Не хочу!

Лариска тяжело вздохнула и поднялась с пола. Быстро ликвидировав в кухне учиненный беспорядок, она поманила меня пальчиком в комнату.

– Слушай меня, подруга, – начала она, угрожающе сдвинув брови и скрестив руки на груди. – Я, конечно же, делаю скидку на безумную по силе любовь к усопшему. Я, конечно же, знаю, что такое жить под одной крышей с нелюбимым человеком. Делить с ним постель и все прочее. Я даже могу понять твой теперешний взбрык: засиделась баба дома, надоело трахать молоденьких мальчиков, не хватает адреналина в крови и так далее. Но я тебя заклинаю!.. Заклинаю не влезать в это дерьмо! Пусть все идет так, как идет. Не пытайся ничего изменить. Ну... в крайнем случае расстанься с Кротовым, если он так тебе противен. Но не делай ничего из того, что задумала. Я тебя умоляю!

Лариска была слишком сурова, слишком серьезна, слишком настойчива, чтобы я не прониклась пониманием и не заподозрила неладное. Повесив голову на грудь и сцепив пальцы рук за спиной, я методично заходила по комнате, почти так же, как до этого в кухне. Мысли ворочались, будто жернова гигантской мельницы, я старалась осознать все услышанное и отсеять ненужную эмоциональную дребедень, которой пыталась прикрыться подруга.