Зовите меня Джо - Пол Андерсон

– Интересно, как из этой гадости в конце концов получается восхитительный сыр «лимбургер»? – проговорил Федоров. – Слушай, у тебя есть время? Мне необходимо поговорить с тобой.

– А попозже нельзя? Нам нужно непременно вычистить всю ванну. Если загниет, придется всем потуже затянуть пояса.

– Ну, у меня со временем тоже не ахти, – несколько обиженно сказал Федоров. – Уж лучше, по-моему, поголодать немного, чем угодить в очередную аварию.

– Ребята, заканчивайте без меня, – распорядился Перейра, быстро прошел в душевую и вымылся. Не заходя в сушилку и не одеваясь, поскольку на этой палубе было очень тепло, он повел Федорова в свой кабинет.

– Честно говоря, – признался он, когда они отошли подальше, – я только и ждал, чтобы кто-нибудь утащил меня от этой треклятой ванны.

– Вряд ли ты будешь радоваться, если узнаешь, зачем я тебя отвлек. Предстоит серьезная работа.

– Так это же просто замечательно! А то я все голову ломал, как бы мне не дать ребятам распуститься. Конечно, на горячий энтузиазм рассчитывать не приходится; они, конечно, поворчат, не без этого, но на самом деле будут рады заняться чем-то поинтереснее, чем обычная рутина.

Они миновали заросли зеленых растений. От листьев веяло свежестью, они приятно шуршали, если люди задевали их головой или руками. А под ними, словно разноцветные фонарики, висели спелые плоды. Глядя на эту идиллическую картину, можно было понять, почему сотрудники гидропонного отдела более спокойны, чем кто бы то ни было на корабле.

– Меня напугал Фоксе-Джемисон, – объяснил Федоров. – Дело в том, что мы уже вплотную приблизились к центральной галактической туманности, и Джемисон может испробовать в действии новые приборы для определения плотности космических масс.

– Он? Я думал… у них Нильссон главный.

– Все так думали, – кивнул Федоров и сердито поджал губы. – Он никуда не годится. В последнее время от него никакого толка – одни только скандалы да обиды. Придется остальным за него отдуваться – Ленкаю и еще кое-кому.

– Плохо дело, – огорченно проговорил Перейра. – А ведь мы рассчитывали, что Нильссон сумеет сконструировать аппаратуру для межгалактического перелета при сверхнизких параметрах тау, верно?

Федоров кивнул.

– Надо бы, конечно, его в чувство привести, но сейчас речь не о нем. Нам предстоит новая встреча с плотными слоями пространства. Я почти уверен, что на сей раз мы проскочим без последствий, и все же мне хотелось бы провести работы по укреплению обшивки для пущей уверенности. Уверенности! – воскликнул Федоров и рассмеялся лающим смехом. – Какая уверенность при таком полете! Ну как бы то ни было, мне придется привести сюда бригаду техников. Придется вам тут немного расчистить помещение. Я хотел обсудить с тобой все в общих чертах – как все провернуть, чтобы ваша работа не слишком пострадала.

– Понятно. Понятно. Ну вот мы и пришли.

Перейра пригласил Федорова в крошечный кабинет, где стояли письменный стол и полки с файлами.

– Сейчас я тебе покажу план помещений.

Примерно полчаса они обсуждали порядок перестановок. (А за бортом корабля мелькали столетия.) Перейра приглядывался к Федорову. Тот сильно сдал за последнее время. В нем трудно было узнать прежнего гениального ученого. Русский стал резок, порой груб.

Сложив в стопку чертежи и записи, Перейра участливо проговорил:

– Ты, похоже, неважно спишь в последнее время?

– Дел выше крыши, – буркнул инженер.

– Старик, ты себя замучишь когда-нибудь своей работой. Но синяки под глазами у тебя не из-за этого. Что-то неладно с Маргаритой, верно?

Федоров нервно дернулся.

– Что с ней не то?

Они с Маргаритой Хименес уже несколько месяцев подряд жили вместе.

– Борис, в нашей маленькой деревне так трудно что-то скрыть. Все видят, что она в тоске.

Федоров отвел взгляд и уставился туда, где за распахнутой дверью зеленела листва.

– Как бы мне хотелось, чтобы она так не страдала… – пробормотал он.

– М-м-м… – смущенно протянул Перейра. – Если помнишь, мы с ней время от времени бывали вместе, пока она не ушла к тебе. Может быть, что-то в ней мне понятно даже лучше, чем тебе. Я не хочу сказать, что ты бесчувственный, Борис, но женщин ты понимаешь плоховато. Мне бы очень хотелось, чтобы вам было хорошо вдвоем. Могу я чем-то помочь?

– Все дело в том, что она не желает принимать препараты против старения. Ни Урхо Латвала, ни я – мы никак не можем уговорить ее. Может быть, я, конечно, и переусердствовал. Теперь она со мной даже разговаривать не хочет. – Федоров заговорил тише и печальнее, продолжая смотреть на зеленые листья. – Понимаешь, я ведь ее никогда… не любил. Да и она меня тоже. Но мы привыкли друг к другу, она мне нравится. Я хочу сделать для нее все, что в моих силах. Но что я могу?

– Она молодая женщина, – сказал Перейра. – Сейчас она перевозбуждена, и поэтому всякое напоминание о возрасте может вызывать у нее бурный протест. Ей не хочется стареть и умирать.

Федоров резко развернулся к биологу:

– Она не дурочка! Она должна прекрасно понимать, что это лечение обязательно для всех людей зрелого возраста – иначе у нее климакс наступит на пятьдесят лет раньше, чем положено. А она твердит, что ей только этого и надо!

– Почему?

– Хочет умереть до того, как выйдут из строя химические и экологические системы. Ты им сроку дал пятьдесят лет, верно ведь?

– Да. Медленно, но верно они будут сдавать. Если мы до тех пор не разыщем подходящую планету…

– Но она остается убежденной христианкой, противницей самоубийства, – сказал Федоров и поежился. – Мне такая перспектива тоже не по душе. Да и кому она может понравиться? А она отказывается верить, что конец не неизбежен, – такой конец, о котором она думает.

– Подозреваю, – задумчиво проговорил Перейра, – что больше всего ее страшит мысль о том, что она умрет бездетной. Она как-то, помнится, придумывала имена для всех своих многочисленных детишек.

– Хочешь сказать… Погоди, дай подумать. Черт подери, выходит, прав был Нильссон… Он как-то на днях ворчал насчет того, что мы никогда не найдем дома. Вынужден признать, жизнь при таких мыслях кажется совершенно бессмысленной.

– Вот-вот. А для Маргариты – особенно. И, глядя в пустоту, в безысходность, она сдалась и – подсознательно конечно – избрала для себя единственно возможную форму самоубийства.

– Но что же делать, Луис? – обреченно воскликнул Федоров.

– Если бы капитан отдал приказ об обязательности такого лечения… Ведь это резонно, если на то пошло. Представь, если мы все-таки несмотря ни на что высадимся на какую-нибудь планету, каждой женщине придется рожать, и как можно больше.

– Еще одно правило! – вспыхнул инженер. – Чтобы Реймонт поволок ее к врачу? Нет уж, уволь!