Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 - Саша Токсик

меня понимаешь! — радуется Терентьев. — Давай, за творчество.

— Тут такое дело… — подхожу я к вопросу. — Мы с тобой, конечно, коллеги. Но я-то в районке, а ты в области. В центре, можно сказать. Не то, что моя глушь несусветная.

— И чего? — не врубается Виталик?

— А того, — говорю. — Дай мне шанс. Помоги к вам внештатником устроиться. Не хочу я до конца жизни в своих ебенях сидеть. Замолви за меня словечко, покажи мои фотки главному редактору. А я плюну на Белоглазова, наберусь храброси и заявление заберу. И всё. Все твои беды закончатся. Мне так сегодня и сказали: «ты — основной потерпевший, если заявление своё заберёшь, нам предъявить нечего будет».

— Как так я фотки покажу? — робеет Виталик. — Да он меня пошлёт на все четыре!

— Тебя, может, и пошлёт. Но у тебя ведь тётка там ответственным секретарём… — продолжаю мысль. — Если она покажет, то, может, и не пошлёт. А самое главное, попытаться надо. Никогда себе не прощу, если такой шанс упущу в жизни.

— И ты заявление заберёшь? — уточняет Терентьев неожиданно трезвым голосом.

Ну да, с его-то опытом две кружки — это всё равно, что слону дробина.

— Заберу, — киваю. — Причём независимо от результата. Возьмут меня внештатником или не возьмут. Ты их покажи, главное.

— Покажу, — соглашается он. — Приноси.

— Это не всё, — говорю.

Ну и что, что я принесу ему фотки? Их ещё сделать надо.

— Я у себя в районе редких птиц и зверей фотографирую. Есть у нас зимородок такой, в Красную книгу занесённый. Но только я к нему близко подобраться не могу. У вас же в газете наверняка телевик есть.

— Есть, — кивает Терентьев.

— И наверняка он не нарасхват?

— И это правда. Купили его для того, чтобы футбольные матчи снимать. Но те бывают не чаще, чем раз в месяц. А дура эта стоит. Никто её с собой на съёмки брать не хочет. Тяжеленная зараза!

— Одолжи мне его на три дня, — говорю. — Всё равно никто не хватится.

Глава 16

— Я тебе, конечно, верю, — говорит Виталик, но в его голосе явно звучит сомнение. — Штука-то дорогая, мало ли что случиться с ней может. Вдруг ты её потеряешь или разобьёшь, а отвечать мне?

В какой-то мере я его понимаю. Между нами не то, что нет никакого договора, даже расписку я ему писать не буду. Потому что такая расписка, если она когда-нибудь будет обнародована, скорее во вред для него окажется, чем на пользу.

Потому что никакого права на то, чтобы отдавать кому-то в пользование казённое оборудование, фотограф Виталик не имеет. Так что, кроме честного слова, никаких других обстоятельств, закрепляющих наше соглашение, быть не может.

— Ну, подумай, — говорю. — Какие-то три дня, и я заберу своё заявление. Не будет больше на тебе никаких обвинений. Ни в пьяной драке, ни в попытке гражданку Подосинкину розочкой зарезать. Живи, как с чистого листа, — киваю для убедительности. — А так сам посуди: суд, огласка, на работу снова сообщат. А если срок дадут? Да хоть условный. Тебе это надо?

Виталик смотрит на меня сердитым взглядом. Как ни крути, сейчас именно я являюсь причиной всех его бед.

— Ты меня тоже пойми, — говорит он. — Насчёт работ твоих я договорюсь. И с тёткой побеседую. И даже поспособствую тому, чтобы они Ваграмяну на стол легли. Но здесь слишком уж риск большой.

— Хорошо, — говорю. — Убедил. Давай я тебе залог оставлю.

— Какой залог? — заинтересовывается Терёха.

— Магнитофон, — говорю. — Кассетник. «Весна».

— А записи у тебя к нему есть? — тут же глотает наживку Виталик.

— Только ритмы советской эстрады, — говорю, и тут же иду на попятную. — Ну, сам посуди. Откуда у нас там записи? Деревня-деревней.

— Ну ладно-о-о… — тянет он. — А тебе трёх дней-то хватит?

Очевидно, у этого раздолбая уже возникают планы на предмет моего кассетника.

— А то, — подтверждает он мои мысли. — У нас два телевика. Так, чтоб двух сразу хватились, случиться не может. Так что я могу и на неделю тебе его выдать.

— На неделю не надо, — тут же обрубаю я его мечты. — Мне и трёх дней хватит. А стандарт какой?

— Чего? — таращит на меня глаза Терёха, очевидно, впервые слыша это слово.

— Под какой фотоаппарат объектив, говорю. — Даже я, пробывший в этом времени чуть больше месяца, прекрасно знаю о непримиримой войне советских форматов: Зенита и Киева. Объективы от одного категорически не подходят к другому, и наоборот. Я-то прекрасно помню, что сам Терёха снимал на Киев-10. Но надеюсь, что в редакции окажутся и другие камеры.

— А тебе какой нужен?

— Мне на Зенит.

— Как раз на Зенит и есть, — успокаивает меня Терентьев.

— Стало быть, договорились.

Не даю ему возможности сдать назад, хлопаю Виталика по плечу и оставляю его в пивбаре.

* * *

Времени в обрез, но всё-таки успеваю заскочить на площадь, носящую гордое имя Карла Маркса. Кэт оказывается на месте, вместе с долговязым приятелем. А вот Джона поблизости не наблюдается. Неужели так серьёзно повздорили?

— Вспомнил обо мне наконец, — заявляет она. — Гуляка!

— Что поделать? — отвечаю ей в тон. — Дела, заботы, соблазны большого города.

Кэт под заинтересованными взглядами долговязого клюёт меня быстрым поцелуем в щеку и тут же недовольно морщит нос.

— Ой, да, чувствую, какие у тебя дела, — говорит она, — уже напился где-то. Только оставь тебя без присмотра.

Со стороны это больше всего напоминает милую семейную сцену. Я уверен, что разыгрывается это для отсутствующего здесь Джона. Наверняка приятель передаст происходящее в деталях. Ну а мне то, что я актёрствовать тоже люблю.

Вот такой я скверный тип, — обнимаю Кэт за талию. — Я слышал, девчонки любят негодяев.

Кэт фыркает, не удержавшись в рамках образа. Мы отходим в сторону подальше от любопытных ушей.

— Ты куда рубашку дел, которую у меня купил? — оглядывает меня Кэт. — Эта сюда не подходит. Выглядишь как… Как обсос, — смеюсь. — Я помню.

— Ничего смешного, — она приподнимает на лоб свои круглые зеркальные очки, чтобы продемонстрировать мне свой серьёзный взгляд.

Ну, понеслось. Правы всё-таки психологи-бихевиористы: если нацепить на лицо улыбку, то настроение само собой начнёт улучшаться. А если девушка изображает влюблённость, то волей-неволей, выдаёт весь спектр сопутствующих эмоций.

— Порезали ту рубашку, — отвечаю я. — Помнишь, у меня дырка в боку была? Так вот, ножик через рубашку сначала прошёл.

— Новый купи, — не успокаивается она.

— Денег нет, — не соглашаюсь я.

— Возьми, потом отдашь. — настаивает Кэт.

— Нет, — говорю. — Я не из таких. Гусары не берут от девушек ни денег, ни подарков.

Вижу, что Кэт мои слова приходятся не по вкусу. Джон, видимо, не отказывался, что заставляет её задуматься.

— Тоже мне, принципиальный, — она решает не показывать обиду, потому что тут же меняет тему. — А мне папа фотокамеру обещал подарить.

— Какую? — любопытствую