Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 - Саша Токсик

— Ой, такое название смешное! — Кэт морщит лоб. — То ли кружка, то ли поливалка.

— Лейка? — догадываюсь.

— Точно, Лейка! — радуется Кэт. — Смешно, правда?

— Очень смешно, — говорю. — Кто ж так фотокамеру называет?

В очередной раз поражаюсь жизненной несправедливости. Я вот хожу, кручусь как могу, добываю себе аппаратуру.

А девочке после одной фотографии импортную камеру дарят. Просто так, чтобы поигралась. Нет, в мире справедливости. Если эту мысль понять и с ней смириться, жизнь становится намного легче.

— Только я отцу сказала, что давно снимаю, — прикусывает губку Кэт. — А ведь ты все выдержки, диафрагмы сам мне наводил.

— Ну? — смотрю на неё, ожидая предложения.

Научишь меня, как ей пользоваться? — просит девушка.

— Почему бы и нет, — пожимаю плечами. — Только не думай, что это часто будет получаться. Это сейчас у меня больничный, а потом на работу выхожу.

— Тебе надо сюда перебираться. Чего ты там забыл в своей деревне?

— Слушай, — соскакиваю с опасной темы, — я действительно на пять минут забегал. На поезд опаздываю. Убежит последняя электричка, и придётся тебе на диванчик меня пускать к себе в прихожую.

— У меня диванчика в прихожей нет, — мстительно заявляет Кэт. — Я тебе на балконе постелю, тебя там ночью комары съедят.

— Спасибо. Я лучше пойду.

— Чао, — отвечает мне советская мажорка.

А потом повторяет отработанный трюк, который один раз уже повернула на пляже. Гибко приникает всем телом, целуя в губы.

— Ух! — говорю, я отдышавшись.

— Смотри, не загордись, это не в твою честь, — шепчет Кэт. — Это для конспирации.

— Конечно, конспирация, — наше всё, — соглашаюсь, целуя её в ответ.

Исключительно, для поддержания образа, естественно.

* * *

Вернувшись в Берёзов, первым делом еду в лагерь археологов, чтобы поговорить с профессором Аникеевым и похвастаться чудо-техникой, которую я, по случаю, отхватил, якобы исключительно для съёмки его древностей.

Аникеев радуется, кивает, трясёт большой окладистой бородой, но когда речь заходит о бюджете, идёт на попятный.

Аккуратно прощупывав друг друга в разговоре, мы выясняем, что потратить на съёмку больше 20 рублей он не готов.

Экспедиция оказалась чересчур расходной, средства потрачены. В общем, раньше надо было думать и срубать с профессора бабло.

Но кто же мог предполагать, что меня в больницу уложат? Да и не рассчитывал я, если честно, на археологов, как на серьёзный источник дохода.

Скорее это выстрел в будущее. Ещё одно знакомство в Белоколодецке, которое может пригодиться. Ещё один голос в мою пользу, который может прозвучать в трудную минуту.

Поэтому я легко соглашаюсь с указанной суммой. Как говорится, всё хлеб.

Съёмки мы планируем на послезавтра. Я договариваюсь, что археологи подвезут свои находки к фотоателье, и ставлю себе пометку в памяти договориться об этом с Митричем.

После чего я получаю на руки два червонца и настоятельную просьбу закрыть это всё чеками и бумагами. С этим как раз проблем не будет. Съезжу к Людмиле Прокофьевне, закуплюсь фотореактивами — их мне в ближайшее время понадобится немало.

* * *

Ночь выдаётся бурной. На смену дневной жаре на Берёзов внезапно обрушивается гроза. Я то и дело просыпаюсь от раскатистого грохота под окном. Но две предыдущих бессонных ночи дают о себе знать, поэтому, не успев толком сообразить, что происходит, я снова погружаюсь в тревожный и беспокойный сон.

Просыпаюсь около 4-х утра от внезапно навалившейся тишины. Только что грохотало что-то, а теперь ни звука. Тихо так, словно уши заложило.

Мама уже третий день подряд ночует у подруги. Говорит, что пробуждение под звук падающего с крыши рубероида плохо влияет на её творческое вдохновение.

Предполагаю, что она вернётся домой, только когда наша, по её выражению, «поехавшая крыша» вернётся на своё положенное место.

Выхожу на крыльцо, и первое, что я вижу, это абсолютно сухие ступеньки. Минуточку, а как же дождь? А как же гроза, которая не давала мне спать?

На улице сухо и удивительно тихо. Та самая предутренняя тишина, когда все вечерние и ночные создания уже замолчали, а утренние ещё не проснулись и не спешат будить мир своим безудержным оптимизмом.

На первый кусок рубероида я натыкаюсь прямо на садовой дорожке. Второй валяется у самой калитки. Третий под окнами. Такое ощущение, что стихия всё-таки успела погулять у нас в саду, но только очень выборочно и фрагментарно.

Я двигаюсь по её следам и вскоре прихожу к эпицентру. Металла нет. Там, где лежало добытое с боями кровельное железо, сейчас раскиданы прикрывавшие его листы старой кровли. А несколько кирпичиков, которые удерживали их на месте, словно издевательски положены сверху.

Спёрли железо, прямо у меня под носом!

Выскакиваю за калитку и растерянно оглядываюсь. Ничего, никаких следов. Только где-то вдали в заречье воют собаки.

Ночь тиха, равнина внемлет Богу…

Твою мать, ну что за идиот⁈ Хочется собрать на свою голову все возможные проклятия. Мусором он прикрыл, кирпичиком прижал… Про такие ситуации существует хорошее слово — пролюбил, которое активно показывает желание хозяина расстаться с принадлежащей ему вещью.

Да нет, ну как это так, честное слово⁈ Мы ведь живём в стране победившей социалистической морали. Просто взять и скоммуниздить три десятка листов кровельного железа.

И каким образом? Я днём внимательно наблюдал за процессом. Старшаки вшестером еле-еле машину разгрузили. Сюда что, подъёмный кран подгоняли? Я не слышал.

Хотя если судить по воспоминаниям о грозе, вокруг меня могли бы весь дом разобрать на кирпичики, я бы и то не проснулся. Ладно, хватит посыпать голову пеплом.

Не теряя времени, седлаю мопед и мчусь к Коле Степанову. Пожалуй, я нахожусь в таком состоянии, что и капитана Грибова бы сейчас в постели поднял. Но, к сожалению, не знаю, где он живёт.

Коля выскакивает на крыльцо в ВДВ-шной тельняшке с голубыми полосками и в больших семейниках. В глазах горит огромное желание дать мне в дыню.

— Ты чё, сдурел? — громким шёпотом заявляет он. — Мать с сестрой разбудишь!

Маленький, аккуратно выбеленный домик Степановых светится в темноте, как снежный сугроб. Небольшое жилище просто утопает в цветах. Я слышал, что мать Николая белит его два раза в год и в целом отличается аккуратностью и строгостью нрава.

— Николай, — говорю потерянным голосом. — У меня оцинковку украли.

Степанов окидывает меня подозрительным взглядом, опасаясь, что я решил его разыграть среди ночи. Но юмора в моём виде нет ни капли.

— Жди, — говорит он.

Через пять минут лейтенант Степанов появляется на крыльце, одетый по всей форме, хмуро поправляя на себе портупею.

— Ты на колёсах? — спрашивает он. — Мне за мотоциклом в райотдел идти надо.

С сомнением оглядываю свой «дыр-дырчик», не уверенный, что он выдержит такого лося. Но деваться некуда, так что, поскрипывая амортизаторами, катим обратно.

С собой Степанов прихватывает большой мощный фонарь. В его холодном обличающем