Ноу-хау палача - Алексей Макеев

В конце концов, генерал в официальном порядке запретил Гурову заниматься этим делом, даже запретил приближаться к дому профессора, его лаборатории и к нему самому ближе, чем на пятьсот метров, особо отметив, что на полковника Крячко это требование распространяется в той же мере, что и на Гурова. О том, каково будет взыскание, наложенное на Гурова, генерал обещал сообщить дополнительно. А пока он имел право заниматься только текущими делами, преимущественно бумажными. Переубеждать генерала Лев не стал. Он знал, что сейчас все его попытки будут бесполезны. Генералу требовалось время для того, чтобы остыть.

Когда Орлов покинул кабинет сыщиков, Крячко нервно заходил из угла в угол, размышляя вслух:

– Мы не можем оставить Синдеева без надзора. Столько дней на него убили, и все коту под хвост? Теперь он уверен в том, что может делать все, что взбредет в голову, генерал не позволит тебе следить за ним. Как думаешь, он этим воспользуется?

Гуров не отвечал. Он старательно строчил отчеты и делал вид, что не слушает Стаса.

– Я бы на его месте сидел смирно и не рыпался. Что значит задержка в исследованиях по сравнению со сроком за преднамеренное убийство? Это же несопоставимые вещи. Но если бы у него с головой проблем не было, он бы и после смерти первой жертвы все прекратил бы, верно?

И снова Лев не прореагировал. Крячко надоело бегать по кабинету. Он остановился напротив него, хлопнул ладонью по столу и сердито произнес:

– Прекрати сейчас же!

– Что прекратить?

– Игнорировать меня, – пояснил Стас. – Позволь тебе напомнить, что это ты втянул меня в это дело. Так что теперь даже не думай увиливать.

– Что мы можем сделать? – пожал плечами Лев. – Нам запрещено приближаться к профессору Синдееву, к его жилью и работе. Предлагаешь послать генерала ко всем чертям? Ему и так теперь достанется.

– Никуда он не пойдет, – уверенно произнес Крячко. – Он же не имбецил, в конце концов, должен понимать, что в его положении лучше не высовываться.

– Я в этом не уверен. Послушай, Стас, сейчас мы на самом деле ничего не можем предпринять. Давай доживем до вечера. Орлов спустит пар, обдумает положение, взвесит все факты и сам поймет, что мы с тобой правы. Надо просто подождать.

– Просто! – фыркнул Станислав. – Лично для меня это самое сложное.

– Так займись делом, – посоветовал Гуров. – У тебя еще отчет по Стрижу не завершен.

– Проклятье, еще этот Стриж, – простонал Крячко, но за стол уселся и даже компьютер включил.

Спустя некоторое время в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь клацаньем клавиш да жужжанием вентиляторов в системных блоках. До полудня полковники работали без передышки, к часу Крячко сбегал в близлежащее кафе и вернулся с пластиковым пакетом, набитым пирожками вперемешку с бананами. Ближе к двум, умяв полпакета принесенной снеди, он вернулся за компьютер, а спустя каких-то десять минут его сморил крепкий послеобеденный сон. Голова Крячко запрокинулась, тело обмякло, а нос начал издавать совсем неподобающие полковнику звуки.

Время от времени Гуров бросал на друга сердитый взгляд, храп сильно раздражал, но не будить же его из-за этого? Сам он и не думал спать, хотя сытый желудок пытался свалить и его. В предыдущую ночь Гуров спал не более трех часов, и то в машине, поэтому не поддаться соблазну было достаточно трудно. Со срочными рапортами он справился, неотложные дела завершил и теперь всеми силами боролся с бездельем.

Спас Гурова телефонный звонок старшего лейтенанта Гелашвили. Звонку Лев и удивился, и обрадовался одновременно, а новости, с которыми звонил Гелашвили, согнали остатки сна. Лейтенант сообщил, что появились новые данные относительно неопознанного трупа с Фрунзенской набережной. По телефону сообщать новости отказался, требуя личной встречи. Гуров растолкал Крячко, и они вместе поехали на Фрунзенскую набережную.

Старший лейтенант ждал их на старом месте. Он был не один, рядом, верхом на парапете, сидел мужчина среднего роста и возраста. На шее у него висела фотокамера, по виду дорогущая, с кучей дополнительных возможностей.

– Здравия желаю, товарищи полковники, – козырнул Гелашвили. – Простите, Лев Иванович, что пришлось снова тащить вас сюда, но мне показалось, так будет правильно.

– Брось оправдываться, лейтенант, – отмахнулся Гуров. – Рассказывай, какие новости?

– Позвольте представить, это Анатолий Числов, он профессиональный фотограф. – Гелашвили сдернул мужчину с парапета.

– Позвольте вас поправить, – поспешно проговорил Числов. – Я не фотограф, я – фотохудожник, между этими профессиями колоссальная разница. Начнем с того, что фотограф всегда работает в угоду публике. Портреты, декорированные снимки и прочее, что доставляет удовольствие обывателю. Моя же профессия куда глубже. Я ищу в окружающем красоту и, когда нахожу, оформляю в соответствующую рамку. Говоря аллегорическим слогом, разумеется.

Гелашвили дал высказаться фотографу, после чего заговорил сам:

– Анатолия нашла моя агентура. Вчера вечером ребята-роллеры заметили его на левом берегу. Решили понаблюдать, а когда поняли, что Анатолий как одержимый снимает все подряд, помчались за мной. Мы с Анатолием пообщались и кое-что выяснили.

– Позвольте, дальше я, – попросил Анатолий. Он оттеснил старшего лейтенанта в сторону, а Гурова панибратски подхватил под руку. – Дело в том, Лев Иванович, что у меня, как у каждого уважающего себя художника, есть страсть. Большая и неизбывная. Моей страстью являются городские пейзажи. Кто-то из художников выбирает для своей работы исключительно сельские пейзажи, кто-то любит андеграунд, кто-то предпочитает запечатлевать для потомков лица людей, а я работаю с городским материалом. И вот вчера меня осадили ребятишки, молодые, шумные, все как один на роликах. Поначалу я решил, что им хочется получить снимки. Ну знаете, фото в полете, и все такое. Я собирался им отказать, стыдно признаться, но это правда. Не люблю лица. Терпеть не могу групповые снимки и прочую ерунду.

– Нельзя ли ближе к делу? – настойчиво попросил Гелашвили.

– Да, да, я понимаю. Главная ценность вашей профессии – время, – кивнул Анатолий. – Так на чем я остановился, Лев Иванович? Ах да, на своем отказе. Я собирался отказать этим милым подросткам, но, на мое счастье, делать этого не пришлось. Один из подростков, по всей видимости, вожак группы, спросил, как часто я снимаю это место. Он имел в виду правый берег набережной. На этот вопрос ответить было очень просто. Дело в том, что на полную отработку района у меня уходит от семи до четырнадцати дней. На Фрунзенку я пришел на следующий день после празднования Дня защиты детей. Я уже упоминал о своей неприязни к людям на фото, поэтому вам должна быть понятна моя задержка.

– Вы начали снимать набережную второго июня? И за этот период у вас сохранились все отснятые кадры? – До Гурова дошло, в чем заключается их с Крячко везение. Перед ними стоял человек, обладающий документальной информацией о передвижениях девушки из-под моста.