Гридень. Из варяг в греки - Валерий Большаков

– Ты права, – ответил я, стараясь успокоиться. – Просто… Понимаешь, в тех землях, откуда я родом, принято заводить всего одну жену. Вот я и думаю, как же я… Раду, если со мной Бажена будет?

– А что Бажена? – не поняла меня Рогнеда. – Разве она против?

Тут в коридоре послышались торопливые шаги, и моя невеста ворвалась в палату.

– Любый мой!

Раньше Бажена кинулась бы обнять меня, но больничные порядки приучили ее к бережному отношению к пациенту.

– Ты опять плачешь… – проворчал я и погладил девушку по руке.

– Это я так… – вздохнула Бажена и шмыгнула носом. – О, боги, как же я рада!

– Баженка, – сказала вкрадчиво Рогнеда, – знаешь, почему он не хочет на Радке жениться? Боится, что ты обидишься!

– Я?! – изумилась Бажена.

Мне было удивительно хорошо и спокойно, никакие тревоги не касались меня сейчас. Поэтому я и перестал следить за словами и разводить церемонии.

– Ладно, – сказал я, – женюсь на вас обеих!

В этот самый момент в дверях показалась Рада. Услыхав последние слова, она резко побледнела. Да и что ей было думать, слыша мое решение и видя двух девушек у моего ложа?

Бажена обернулась ко входу. Поняв, что чувствует сестра, она торопливо проговорила, вскидывая руку:

– Он берет тебя в жены! Меня и тебя!

Рада без сил опустилась на корточки, закрыла лицо ладонями и заплакала.

– Да что ж вы все ревете, – пробрюзжал я.

Тут из коридора донеслись шаги, и девчонки мигом заспешили, засуетились. Бажена меня поцеловала нежно, Рада поцеловала горячо, и даже Рогнеда чмокнула в уголок губ.

– Укройте меня, – продолжалось мое ворчанье, – я же не из железа деланный…

Девушки захихикали, исполнили мою просьбу и чинно удалились, разминувшись с Яшкой. Амосов куртуазно поклонился дамам.

– Привет! Очухался? – бодро заговорил он. – Ну, ва-аще! Город до сих пор не угомонился, а уж отроки твои… Заважничали! Но нечего сказать, имеют право. А ты молодец! Стратег! Все как по нотам отыграл!

– Хватит мне тут оды петь! – пробурчал я. – Врагов не осталось? Всех взяли, кого не ликвидировали?

– Всех! И обоз захватили, и трофеев набрали. Одних мечей штук триста! Хорошие клинки, франкской работы. Добыча знатная.

– Пленных ты, говорят, на лесоповал наладил…

– Пущай работают! Лет пять будут вкалывать за харчи, а потом посмотрим. Может, и отпустим.

– Насчет дороги ты хорошо сообразил…

– А то!

– И чего это я все у тебя выспрашиваю? – снова я стал брюзжать. – Докладывай, давай!

– Так все в штатном режиме, в рабочем порядке! Церковь достраивается, к весне точно сдадим… – деловито заговорил Яшка. – Да! Я чего придумал. Подключил семинаристов-иконописцев из будущего, они нам иконы напишут. Сто два образа! Мы даже пару человек нашли в Городище, согласных в церковном хоре петь. У одного и вовсе басище архиерейский. Как затянет, все дрожит. Инфразвук! Что еще? На днях мыло сварили – обычное хозяйственное, но для здешних мест – высший класс.

– Это хорошо…

Покашливание обозначило интерна.

– Ухожу, ухожу! – заверил его Яшка. – Выздоравливай давай! Апельсинов тебе занести?

– Иди ты… – добродушно ответил я.

– Пошел! – хохотнул Амосов, скрываясь в коридоре.

Но до конца соблюсти дисциплину лекарю не дали. Вновь зазвучали шаги, Федор попытался было загородить гостю вход, но тот властно отодвинул «главврача» в сторону. Это был Олег Вещий.

– Княже? – удивился я. – Еще ж не весна…

Князь усмехнулся и оседлал табурет, уперев руки в колени.

– Я, как только узнал про урман, сразу обратно повернул. Всякого себе напридумывал, а ты справился, тысяцкий…

– Временно…

– Нет уж, постоянно! Человек, который вывел в бой отроков и учинил разгром урманскому войску, достоин и не такой чести. Спасибо тебе, боярин, что город оборонил, не допустил силу вражью.

– Служба такая, – улыбнулся я.

– Ладно! – хлопнул князь по коленям. – Пойду, а то лекарь ваш косо на меня смотрит!

Олег ушел, а я остался. Боярин Тучин.

Провалялся я до февраля. То бишь до месяца сеченя.

Поджило мое нутро, начал я прогуливаться и выяснил, что стал личностью весьма популярной. Ладно.

Как говорят американцы, без «паблисити» нет «просперити».

К больнице я привык, вот только скучать стал. Отлежался, отоспался, пора и за работу. Прогресс двигать.

Наконец «дядя Федор» вынес вердикт: завтра обследую. Если все в порядке, выпишу. Я кротко согласился.

Лежу, скучаю. Интерн убежал к травницам за новым зельем, Рогнеда с Баженой тоже куда-то упылили. А я один остался.

И никого из друзей нету. То по двое приходили, проведывали, а нынче никого. Тишина и пустота.

Ан нет, не все вымерли, есть кто-то живой. Ну, разумеется! Рада. Я вздохнул, жалея, что дал согласие на женитьбу.

Просто никак не мог отделаться от того отношения к юным девушкам, которое сложилось в моем родном времени.

Рада – малолетка. И все тут. Но… Пусть меня извинят ревнители нравственности, но мне сложно признать ребенком девушку с четвертым размером груди. Как-то, знаете, не складывается у меня это, не сочетается. Но все равно…

Напевая, вошла Рада и сразу осветилась улыбкой.

– Привет!

– Привет, – ответил я, поражаясь, как быстро наши будущие словечки привились в этом веке. Вместо эпического «Ой, вы, гой еси, добры молодцы!» или «Исполать вам, милостивые государи» простое и демократичное «Привет!».

Рада бухнулась на край моего ложа и погладила мне руку.

– Как ты?

– Почти здоров.

– А почему почти?

– А потому что лекарь не выписывает.

– Не выпи… Что? А, поняла! – поерзав, она спросила с осторожностью: – Ты, правда, хочешь взять меня в жены?

Я вздохнул.

– Правда.

Она погрустнела.

– Ты просто держишь слово, но не хочешь…

– Нет-нет, Радочка, дело совсем не в тебе, уж поверь мне.

– Так я тебе нравлюсь? – воспряла прелестница.

– Еще как!

– А почему ты так долго не говорил об этом? Помнишь, как я к тебе приставала?

– Помню, – улыбнулся я. – Понимаешь, Радочка, люди воспринимают действительность не такой, какая она есть, а той, которую их приучили видеть окружающие – родители, старики, соседи, знакомые, друзья.