Золотой бутон - Элла Уорнер

– А как насчет пяти лет жизни с твоим бывшим любовником? – с отвращением бросил Говард. – Ты хочешь, чтобы я поверил, что каждый из вас жил сам по себе? Никакого контроля? Раздельное и независимое существование во всем, кроме постели?

Фейт разрыдалась.

– Я так и знала, что ты меня не поймешь! Конечно, с Льюком все было не так, как ты сейчас сказал. И в то же время – именно так!

– Как прикажешь тебя понимать? «Не так» – и в то же время – «так»?

– Понимаешь, мы с Льюком ни разу не говорили о браке. Он называл нас людьми, свободными духом. С ним я чувствовала себя в безопасности.

– В безопасности! – издевательски повторил Говард и расхохотался.

Фейт топнула ногой.

– Да, в безопасности! И если тебе не нравится то, что я рассказываю, можешь убираться!

– Ну уж нет! – Он ядовито улыбнулся. – Эту историю я дослушаю до конца, нравится она мне или нет.

Фейт несколько раз глубоко вздохнула, чтобы хоть немного успокоиться.

Сердце ее билось часто и тяжело, в висках болезненно пульсировала кровь, голова снова раскалывалась от боли, но начатый разговор требовал завершения.

– Если ты действительно хочешь меня понять, воздержись от замечаний, пока я не закончу. Выслушай меня хотя бы ради своего ребенка, – сказала Фейт, призвав на помощь всю силу убеждения, на какую была способна.

Упоминание о ребенке подействовало. Говард несколько секунд молча смотрел на Фейт, затем кивнул.

– Говори. Я слушаю.

От холода в его голосе Фейт поежилась. Тем не менее пути назад не было теперь следовало выложить всю правду до конца, какие бы последствия ни грозили.

– В семье Льюка тоже не все было в порядке. Это сближает людей, Говард, помогает взаимопониманию. Я хотела иметь рядом с собой человека, который меня понимает – одиночество по душе немногим. Но я не хотела стать чьей-то собственностью. Потому что это я воспринимаю как угрозу.

Говард нахмурился, словно обдумывая ее слова. Ободренная, Фейт перешла к главному.

– Тебя я тоже воспринимала как угрозу своей безопасности, Говард.

Вздрогнув, он посмотрел вопросительно, однако ничего не сказал, ожидая продолжения.

– Я сразу почувствовала, что, стоит тебе захотеть, не смогу противостоять силе, которая от тебя исходит, не смогу противиться твоей власти надо мной.

Я всегда смертельно боялась тебя, Говард.

– Неправда, – спокойно возразил он. – Я не знаю ни одной женщины, кроме матери и Вайолетт, которая вела бы себя со мной так уверенно и храбро, как ты.

– Это была храбрость от отчаяния, Говард. Единственный способ сохранить контроль. – Фейт пыталась довести до сознания Говарда то, что – она это чувствовала – было самым главным в ее исповеди. – В тот вечер, когда ты сюда пришел, я его потеряла. Я почти не помню, что ты говорил после того, как все случилось. Я не слушала. Я сражалась, чтобы вернуть себе контроль, сражалась с твоей силой… – Она сделала паузу, подыскивая слова, чтобы точнее выразить то, что хотела ему объяснить. – С твоей способностью взять мою жизнь и делать со мной то, что ты захочешь.

Он покачал головой, явно удивленный услышанным.

– Но, Фейт, я всегда давал тебе возможность высказать свое мнение. Всегда с уважением относился к любому твоему желанию. Разве не так?

– Теперь-то я вижу, что так. Но тогда была слишком испугана, а у страха глаза велики. И я продолжала тебя отталкивать, стараясь спасти себя. Я изо всех сил пыталась проникнуться твоей версией о «спонтанной вспышке страсти».

Если принять ее, все выглядело довольно безобидно. Однако несколько минут назад ты определил все гораздо точнее. Я просто потеряла контроль над ситуацией. Потеряла потому, что не смогла совладать с собой.

– Но наш ребенок! – с возмущением и растерянностью воскликнул Говард. Неужели зачатый нами ребенок, его будущее не заслуживают, чтобы ты еще раз все обдумала?

– Я боялась думать об этом, гнала от себя все мысли, – призналась Фейт.

– Но ведь ты же хочешь этого ребенка. Ты сказала… заверила меня…

– Что не собираюсь прерывать беременность? Понимаешь, я не могу этого сделать, Говард. Боюсь, что ты меня снова не поймешь, но я думала об этом ребенке, как о твоем.

– Обвиняя меня в случившемся?

– Нет! Нет! – В отчаянии от его непонимания Фейт затрясла головой. – Мне казалось… Понимаешь Говард, эта сила, исходящая от тебя… Она затмевает, подчиняет себе все. Я не думала о нем, как о моем ребенке… Даже как о самостоятельном существе… Он был как бы звеном, связью… И я разрывалась между желанием быть соединенной с тобой и страхом перед тем, чем это может для меня закончиться.

– Страхом? Ты боишься выйти за меня замуж?

– Боялась. Теперь уже нет. Неужели ты этого не видишь? Из-за ребенка другого выхода теперь нет. И если ты сделаешь мне больно… это как ловушка.

Я не могу заставить себя позволить тебе уйти и… и в то же время ты обладаешь властью надо мной даже более сильной и зловещей, чем та, что была у отца. Гораздо более сильной.

– Точно такой же властью ты обладаешь надо мной, – хрипло сказал он. Неужели ты этого не осознаешь?

Фейт вздрогнула. Она этого действительно не осознавала. Она об этом даже не думала. Хотя и видела, какую боль причинила Говарду несколько минут назад своим отказом.

– Власть – вещь обоюдная, – уже более спокойно продолжал Говард. – И только от нас самих зависит, как ею пользоваться.

Фейт растерялась. Она еще не сказала Говарду всего, что он должен знать, но обязана это сделать. Больше никакой лжи. Никаких уверток.

– Я хочу тебя, Говард. Очень сильно и очень давно. Сказав, что не собираюсь ложиться с тобой в постель, я просто солгала. Солгала, потому что не хотела, чтобы ты догадался, как много я об этом думаю, как этого хочу.

Хочу тебя, Говард.

Лицо Говарда оставалось совершенно неподвижным. Невозможно было даже понять, слышит он ее слова или нет. После этого невообразимого по своей откровенности признания Фейт чувствовала себя опустошенной и обессиленной, однако желание вернуть Говарда, снова привлечь его к себе, было настолько сильным, что она заставила себя заговорить снова:

– Сегодня, когда ты поцеловал меня под омелой… мне захотелось, чтобы время остановилось. Я даже испугалась, настолько хорошо мне было. А потом ты сказал, что это всего лишь рождественский поцелуй…

– Неправда! – возмущенно запротестовал Говард. – Я сказал, что по обычаю в Рождество мужчина имеет право поцеловать женщину, стоящую под веточкой омелы.

Фейт беспомощно развела руками.

– Выходит, я и это поняла неправильно. Наверное, после всего, что я наговорила и наделала, тебе будет очень трудно поверить…