Будда - Александр Николаевич Сенкевич

Он жил в постоянном движении, легко и беззаботно, словно играючи, занимаясь то одним делом, то другим. А между тем результаты его трудов всегда оказывались основательными и впечатляющими. Так, в свободное от основной работы время Джеймс Принсеп, изучая индийскую эпиграфику и нумизматику, дешифровал эдикты императора Ашоки, написанные письмом брахми. Образцом письма брахми являются надписи на монетах второй половины IV века до н. э. В древнейшем образце письма брахми — направление письма справа налево, а начиная с надписей Ашоки — наоборот[111].

Ради справедливости уточним, что частично эта письменность была дешифрована до него усилиями лингвистов. Бесспорно, впрочем, что ему первому удалось восстановить значение девятнадцати знаков письменности кшароштхи и одной лигатуры, до него не дешифрованной. Письменность кхароштхи известна по монетам индо-греческих, а также индо-скифских царей (III в. до н. э. — I в. н. э.) и по надписям царя Ашоки и др. Она локализована в Северо-Западной Индии и по времени относится к III веку до н. э. — III веку н. э., а вскоре была вытеснена широко распространившейся письменностью брахми[112].

Джеймс Принсеп был человек неуемной энергии. Лучше всего к нему подходит сравнение с теми «рабочими лошадками» эпохи Возрождения, которые тащили ее из последних сил вперед к эпохе Просвещения. Он провел реформу мер и весов, ввел единый стандарт чеканки монет и установил четкую систему проб. Помимо того что он проявил себя как мастер пробирных дел высшего класса, он был еще талантливым рисовальщиком и архитектором. Вдобавок ко всему — специалистом по архитектурному планированию. По его проектам в Бенаресе появились Монетный двор и здание англиканской церкви.

Он унаследовал должность консультанта Монетного двора, как и обязанности секретаря Королевского Азиатского Бенгальского общества, от своего учителя — известного английского индолога и санскритолога Гораса Гаймона Вильсона (1786–1860). При активном содействии Джеймса Принсепа журнал Общества превратился в серьезное научное издание[113].

С помощью этого журнала он оповестил почти всю Индию (в данном случае ее преимущественно представляли чиновники колониальной администрации) о необходимости собрать в одном месте максимальное количество монет или их рисованных копий, а также сохранившиеся надписи или их фрагменты на мраморных и гранитных стелах. Эти археологические находки, как полагал Джеймс Принсеп, для историков, занимающихся Древней Индией, представляли бесценный материал. Для него археология была основным критерием истины в прояснении многих историографических вопросов.

Трудно представить, сколько посылок пришло по почте на его адрес.

В Калькутту прибыл сам Жан-Батист Вентура, а перед его приездом был доставлен в качестве дара клад из ступы в Маникиале: осколок рубина, золотая монета правителя Кушанского царства Хувишки I, относящаяся приблизительно к 128–51 годам н. э., золотое кольцо и горсть серебряных монет более позднего времени.

Джеймс Принсеп пытался превратить увлечение антиквариатом в серьезное занятие археологией. По правде сказать, и он, и Александр Каннингем не были профессиональными археологами, учились по ходу дела.

После некоторого перерыва в занятиях археологией с 1865 по 1870 год Александр Каннингем возобновил раскопки, но, к сожалению, так и не избавился от небрежного отношения к раскапываемому материалу.

Нет ничего более естественного в том, что Александр Каннингем вскоре стал ближайшим помощником Джеймса Принсепа и обрадовал его своими первыми археологическими открытиями, сопрягая, как и тот, служебные обязанности с неслужебными археологическими изысканиями. Он продолжил дело Джеймса Принсепа после его смерти в Лондоне 22 апреля 1840 года.

За открытием Александром Каннингемом великой ступы в Сарнатхе последовало обнаружение им древнего индийского города Санкасьи, или Санкиссы, в 48 километрах от Шравасти (палийский вариант: Саваттхи) — столицы царства Кошалы (палийский вариант: Косала).

Сейчас на месте Шравасти находится город Сахет-Махет.

Санкасья — самое западное место паломничества среди восьми буддийских святынь. Оно считается также одним из четырех неизменных священных мест, среди которых Бодхгайя, Сарнатх, Шравасти. Для буддистов Санкасья важна тем, что, как говорится в предании, наступит срок — и в этом месте все Будды снизойдут на землю, проведя перед этим в затворничестве на небесах тридцати трех божеств время муссона и одарив там учением своих матерей в последнем их рождении. Санкасья, я полагаю, самая поздняя попытка последователей Гаутамы Будды соединить брахманизм с его учением. Его Святейшество Далай-лама XIV, разумеется, посещает Санкасью, как и остальные три священных места.

В 1851 году Александр Каннингем открыл ступы в Санчи. Там он раскопал реликвии Шарипутры и Маугальяяна — двух великих учеников Гаутамы Будды. В 1861 году он обратил внимание на находящийся в Бодхгайе в плохом состоянии храм Махабодхи, храм Великого Просветления, относящийся к I веку н. э. — первой половине II века н. э. Александр Каннингем произвел его описание, провел тщательные раскопки и приступил к его реставрации. В прямом и переносном смысле это единственный храм из сохранившихся древних буддийских храмов, главное место паломничества для всех буддистов мира.

Современные специалисты понимают, что Александр Каннингем в археологическом деле оставался любителем. Вот что пишет, например, А. А. Барахоева: «В XIX веке археология еще только вырабатывала методику, и многие важные сегодня моменты были навсегда упущены. Огромный вклад А. Каннингема в реставрацию и исследование комплекса Махабодхи неоспорим, однако точность документации раскопок, к сожалению, оставляет желать лучшего. Раскапывая те или иные объекты, команда А. Каннингема, как правило, не фиксировала точного местонахождения скульптур и секций перил; не уделялось должного внимания и материалу»[114].

Как бы то ни было, но Александр Каннингем собрал большое количество надписей и скульптур, используя самые простые методы для их обнаружения. Уже в этом его огромная заслуга перед мировой культурой.

Лорду Чарлзу Джону Каннингу, бывшему генерал-губернатору Индии, ставшему с 1858 года ее первым вице-королем, выпала нелегкая доля: ему пришлось сдерживать эмоции своих соотечественников, требующих еще больше казней и расправ в тех краях и княжествах, где народ и его правители поддержали восставших сипаев. Эти «горячие британские головы» не хотели знать, что огнем пожар не потушить. Вице-король по мере своих сил и возможностей держал курс на мирное сосуществование британцев и индийцев, что ему давалось, прямо скажем, с трудом — в буквальном смысле ценой собственного здоровья. В Восточной Бенгалии, в Пенджабе, в Западной и Южной Индии после подавления Сипайского восстания ярость индийской толпы не утихала еще три десятилетия. Да и британцы тоже не давали расслабиться. Такое постоянное нервное перенапряжение стоило Чарлзу Джону Каннингу жизни — он скончался 17 июня 1862 года, не дожив до пятидесяти лет пять месяцев.

Александр Каннингем незадолго до смерти вице-короля, в ноябре 1861 года, обратился к нему со служебной запиской, а точнее сказать — с меморандумом, где он излагал свой грандиозный план по умиротворению индийцев, благородный по замыслу и абсолютно утопический по возможности исполнения. Не прямо, а косвенно в нем говорилось о возвращении миролюбивого учения Гаутамы Будды туда, где оно когда-то появилось, — в Индию, и предлагались поэтапные действия для достижения этой заманчивой и возбуждающей воображение цели. Речь шла