Серебряный пояс - Владимир Топилин

— Что, мужики? Завтра чуть свет выходим!

Старатели дружно засопели, согласно закашляли: понятно, что оставаться — смерти подобно. Пока будешь готовить на всех лыжи, начнется голод.

— У нас вроде все ладно. За собой прибрались, к выходу подготовились. Как с носилками Михаилу? — Григорий строго посмотрел на Тишку Косолапова, которому было поручено приготовить баюн для медвежатника.

— Все как надо сделал, — ответил старатель, спокойно смотря начальнику в глаза.

— Не развалятся по дороге?

— Коли развалятся, я Михаила сам на горбушке понесу! — перекрестился Тишка, выкатывая глаза.

— Смотри у нас! — пригрозил пальцем Павел Казанцев. — А то и впрямь понесешь.

— Да он пусть лучше свою Лушку на закорках прет! Глядишь, по дороге что и надует! — усмехнулся Веретенников Василий.

Все дружно засмеялись. Тишка покраснел, Григорий поднял руку: пошутили — хватит.

— Как с ребятишками будем? А с Клавой как быть? — спросил кто-то.

Старатели примолкли: дети — больная тема, им в снежной каше не пройти. В добавление к этому одна из старательских жен, Клава Позднякова, была на девятом месяце беременности. Надо было ее вывести на Кузьмовку раньше, пока было сухо, так все было недосуг. Вот и дотянули…

— Клаву на отдельного коня посадим, — спокойно ответил Григорий. — Самых маленьких ребятишек по трое, как раз три лошади надо.

— А золото?

— Золото? — переспросил Григорий. — Золото поделим на мелкие части, каждому старателю за спину в котомку. На одного человека придется немного, и еще один конь освободится.

— Сколько продуктов с собой брать? — пыхнул самосадом Григорий Усольцев. — Кто знает, сколько выходить придется, может, неделю…

— Продукты — только самое необходимое. Берем с собой мясо, крупы, сухари. По котомкам раскидать, каждой лошади по бокам немного получится. Ну, и каждый себе за спину возьмет так, чтобы можно было нести.

— Что с коровой делать? — из глубины угла спросил Василий Веретенников.

Старатели затихли так, что слышно, как в норках мыши дышат. Скотина для старателя — богатство. Не каждый мог позволить себе эту роскошь. У кого из-за добычи золота на покос времени не хватает. Другие не могут за сезон накопить на нее денег. В начале лета из Кузьмовки в Сисим на прииск пригнали пять коров. Четыре из них задавил медведь. Оставшаяся в живых Марта Василия Веретенникова теперь была обузой для людей.

— С коровой что делать?! — после недолгого раздумья переспросил Григорий. — Корова пусть сзади идет. Если пойдет — доведем. Нет, по дороге заколем… Так вот… Ну, вроде все решили. Осталось золото по котомкам раскидать.

Куражится непогода. Тихий бес бросает на землю мохнатые снежки. Насупившиеся деревья обросли липкой ватой. Сгустившиеся сумерки превращают отдельные силуэты в сказочные чудовища. Занемевший мир тайги просквозила неприятная суровость, будто кто-то невидимый хочет сказать: «Берегись, человек!».

Наташа тревожится. Вот уже и ночь на дворе, через поляну не видно одинокой ели, а Ивана все нет. Девушка суетится, без конца бегает из избы на улицу и обратно, вглядывается в постылую черноту леса, слушает нескончаемый шорох белых мух, но все бесполезно. У девушки возникают разные мысли: «А вдруг что случилось? Конь ногу подвернул или с тропы сбились… Всякое бывает…»

Мать сердится на дочь:

— Что мечешься, как игла без нитки? Всю хату выстудила. Придут, никуда не денутся.

Наташа ее не слушает, войдет в дом, сядет на нары, через три минуты опять на ногах — собака залаяла. Девушка опять бежит на улицу, слушает ночь. Но нет, опять обман. Может, в тайге ветка под тяжелым снегом обломилась или пухляк просел от собственной тяжести.

Однако нет! Вдруг разом под деревом насторожились самойловские кобели — эти уж точно не обманут! Вскинули острые уши, закрутили носами, обратили внимание на невидимую гору. Туман глухо бухнул хриплым голосом. Его поддержал Тихон. За ними, еще не разобравшись, где и что, сорвались со своих мест остальные приисковые лайки, заметались по узким тропинкам и, наконец-то, запрыгали по глубокому снегу в темноту.

Еще какое-то время не было слышно ничего. Потом разом, шагая по нарастающим сугробам, к избам быстро подошли залепленные павшей кухтой кони. Всадники — как привидения в белом саване. Остановившись у крайней избы, Иван и Лешка спешились, завели уставших лошадей под навес, задали животным по охапке сухой травы, потом уже пошли к избам.

Наташа — как порхающая зорянка. Девушка рада любимому, слова сказать не может. Он подошел к ней, взял озябшие ладони в свои руки:

— А ты что тут, на холоде? Замерзла совсем… — и, кротко прижав ее к себе, отпустил. — Беги в дом, у нас все нормально.

— Что так затемно? — встретил сына Григорий.

— Ждали, как побольше снегу подвалит.

— Что на хребте?

— Там пухляка больше в два раза, коню под пах. Будет так валить, к утру на перевал не выйдем.

Отец молча присел на нары, долго не мог ничего сказать, потом покачал головой:

— Ну и дела! Попали, как рябчики под наст!

Ночью никто не спал. Во всех домах горели лучины. Женщины в десятый раз перебирали баулы с немудреной хозяйственной утварью, стараясь ничего не забыть. Одежда, посуда, чашки, ложки, кружки — все дорого в тайге! Старатели, собравшись в небольшие группы, стараясь казаться спокойными, пускали по кругу трубочку, дымили, разговаривали, пили крепкий чай. Кто-то из них, не выдержав, выходил на улицу, недовольно скривив губы:

— Валит, как из мешка!

Товарищи на некоторое время умолкали, тишину нарушал хозяин дома. Сорвавшись от нервного напряжения, муж ругался на свою жену:

— Ну и куда ты столько набрала? Кто твое барахло потащит? Я, что ли?

— Дык, жалко бросать, все покупное, из лавки, — пускала слезу женщина, — где же потом наберешься?

— Ты лучше думай, как свою задницу отсюда вытащить, а не ложки с кружками!

Жена плакала, супруг еще раз срывал на ней свою злобу, мужики его осаживали, успокаивали, опять пускали по кругу трубочку. Через некоторое время все повторялось сначала.

Собираться в дорогу старатели стали задолго до рассвета. Предчувствуя час, старатели гурьбой вывалили на улицу, зажгли смолистый факел. Яркий свет смолья едва пробил плотную стену падавшего снега до близстоящего кедра. Иван шагнул в сторону, провалился по пояс, едва выбрался назад:

— Эх, глубь твою! Все сровняло, вечерней тропы не видно. Как идти-то?

Мужики закрутились на месте, ругаясь и проклиная непогоду:

— Во попали! Откуда же столько?

— Ей-богу, проклятое место! — перекрестился Мамаев Иван.